Грешная женщина - Анатолий Афанасьев

Ванько, поняв, что дальнейшее битье пока вроде бы откладывается, заулыбался еще приветливее:

— Не пойму, мужики, вам кто нужен: Пятаков или Зинка?

Не было сомнений, что он готов услужить по любому пункту.

— Зинку оставь себе, — сказал я. — Пятакова дай.

— Ничего нет проще. Гоша сейчас ужинает в ресторане «Бега».

В ресторан пошли вчетвером, потому что Зинка сказала, что боится оставаться одна в пустой квартире. На улице она сразу взяла под руку Дему Токарева и всю дорогу что-то ему втолковывала. Мы с Эдуардом Ванько плелись сзади.

— Там большая компания? — спросил я.

— Хоть меня твой друг и обидел, — ответил Ванько, — но дам совет.

— Какой?

— Не ходи к Пятакову. А придурку своему скажи, что Зинка меньше чем за стольник не ляжет.

— Сто баксов?

— Нет, деревянных.

Ванько мне понравился, он был любезный, остроумный, интеллигентный человек, хотя немного спесивый.

— А чем Пятаков такой страшный?

— Потому что у него такая работа.

Ответ был разумный и с тонким подтекстом. Наверное, при других обстоятельствах мы вполне могли подружиться с Ванько, но так уж складывалась жизнь, что ни на что приятное в ней не оставалось времени.

Мы дружно ввалились в ресторан, и Ванько оглядел задымленный зал орлиным взором.

— Точно, вон он. Позвать? Или сами подойдете?

Один из вчерашних налетчиков, рослый блондин, у которого в подручных был Мотылек, сидел за столиком в компании с двумя милыми дамами, чьи свободные манеры не давали повода заподозрить их в излишней целомудренности: как раз в этот момент они обе, беленькая и черненькая, пытались с двух сторон забраться к своему кавалеру на колени, при этом беленькая оказалась удачливее, она как-то ловко отпихнула подругу, отчего та с истерическим смехом полетела на пол вверх тормашками. Гудящий зал с удовольствием наблюдал за удалой забавой, казалось, равнодушным остался лишь один человек, сам Георгий Пятаков. Он сидел лицом к входу и сразу нас заметил. Его цепкий взгляд осторожно царапнул меня по лицу, и в ответ я слегка поклонился. Не мешкая, он освободился от повисшей на его шее дамы, поднялся и двинулся к нам, по пути дважды похлопав кого-то по плечу.

Коротко бросил нам на ходу:

— Не здесь, топайте за мной!

Гуськом мы за ним потянулись, наступая друг дружке на пятки, и это была самая нелепая гонка, в которой я когда-либо участвовал. Пятаков, разумеется, знал здесь все ходы и выходы, несся уверенно: по лесенке вниз, потом вбок, в длинный бетонный переход, потом опять вниз, потом два пролета вверх, — а мы с Демой и Ванько мчались за ним сослепу, как поляки за Сусаниным.

На широкой площадке между этажами Пятаков неожиданно тормознул и обернулся к нам, так что мы с ним чуть ли не столкнулись. Ткнув кулаком в грудь Ванько, он бешено выдохнул:

— Ты что же, сучонок, делаешь?! Ты зачем их притащил?

Ванько растерянно загундосил:

— Да чего я?.. Они вроде по делу… Я-то при чем?!

— Вот когда уши отрежу, поймешь, при чем, падаль вонючая!.. — и вдруг переменил тон, обратив взор на меня: заулыбался и дружески подмигнул: — А ты шустер, мужичок! Хвалю. Быстро на меня вышел. Но все это напрасно, браток. Игра закончена, и ваши карты с дыркой.

— Это не игра, — сказал я, отдышавшись. — Это грабеж. Верни деньги, и расстанемся по-доброму.

Пятаков рассмеялся так искренне, как смеются дети на просмотре фильма «Ну, погоди!».

— Ты что — чучмек? Кстати, у меня к тебе претензия. Ты же мне всю ногу прокусил. Справка от бешенства у тебя есть?

Пора было уже вмешаться Деме, и он вмешался. Были они с Пятаковым одного роста, но, конечно, мой пожилой друг со своей одышкой не внушал молодому, тренированному бойцу особых опасений, и в этом была его ошибка. Дема врезал ему сбоку, повторил свою коронку, и результат получился впечатляющим. Георгий взлетел в воздух, как бы подпрыгнул, но не удержался и покатился по лестнице, по которой мы с таким трудом взобрались. Внизу он зацепился ногой за перила и хрястнулся башкой о бетонный стояк. Звук был такой, словно лопнула шина. Там он и застыл внизу в неприличной позе, ноги задрав на перила. Дема удовлетворенно потирал кулак. Ванько заметил с каким-то тупым глубокомыслием:

— Теперь вам, мужички, недолго век куковать, — и добавил с сожалением: — А может, и мне заодно.

Мы уж собрались спускаться к поверженному герою, как вдруг он зашевелился, перевернулся, вскочил на ноги и как ни в чем не бывало ринулся вниз в пролет, даже на нас не оглянувшись.

— Поспешил ты маленько, — укорил я друга. — Где теперь его искать?

— Вам его искать не придется, — утешил Ванько. — Он тебя сам найдет.

Его предсказание сбылось через пять минут, когда мы пробирались по какому-то освещенному туннелю, которым Ванько посулил незаметно вывести нас на улицу. Я-то рвался обратно в ресторан, но Дема меня убедил, что в этом нет никакого смысла. Второй раз Пятакова вряд ли удастся застать врасплох.

— Мой вам совет, мужики, — сказал Ванько. — Валите из Москвы годика на два.

— Еще раз вякнешь, — одернул его Дема, — и считай, не жилец.

Дема Токарев завелся, а когда он заводится, лучше ему не перечить: иначе он стену лбом прошибет. Интеллигентный Ванько тоже это почувствовал, но все же вякнул:

— Свой ум не навяжешь. Мне-то что. Мне бы только самому слинять. Перед шефом оправдаюсь, он не дурак.

— А кто у тебя шеф? — спросил я, но на этом наша беседа прервалась. В конце туннеля нам навстречу выступили несколько коренастых парней, кажется, их было четверо, и среди них Гоша Пятаков, невредимый и гнусно ухмыляющийся. Вот что значит очутиться на чужой территории. Ванько одобрительно хмыкнул:

— Ишь ты, как на пропеллерах. Ну, теперь дай Бог ноги!

Тут же он и показал, как это Бог дает ноги: развернулся и, по-шальному гикнув, ломанул в обратную сторону, откуда мы только что пришли. Мы с Демой не побежали. Наше время бегать давно ушло. Наконец-то пригодилась Демина брезентовая сумка, из которой он выудил железный штырь. Я эту болванку сразу узнал: Дема использовал ее в домашних условиях для вскрывания консервов и вместо молотка. Удобная железяка, увесистая, с заостренным концом и плоской рукояткой.

Вокруг было пустынно — только стены да коридор метров пять шириной. Гоша Пятаков насмешливо окликнул:

— Брось палку, фраер! Она тебе не поможет, — его кодла хрипло загоготала. Пятаков пообещал:

— Да не срите. Мы вас не убьем, только изувечим.

Мне не было страшно, но было стыдно. Отец в морге, бездыханный, надеялся на меня. Как его мать одна похоронит? Демино лицо с вытаращенными глазами было безмятежно. Штырь удобно лежал в его правой руке.