Книга реки. В одиночку под парусом - Владимир Федорович Кравченко

дебаркадера — Петр Афанасьевич Овсянников. Его напарника зовут Николай. На дебаркадере с катерной стоянкой базируются водолазы-спасатели.

Привязал лодку, где мне было указано, и отправился в город.

На набережной ужинаю в кафе. С точки зрения проголодавшегося приезжего человека, в городе на удивление мало уличных харчевен, забегаловок и пирожковых. Те же, что мне попадались, были задвинуты куда-то в глубь переулков и дворов.

У стенки речного причала, словно три богатыря, выстроились притулившиеся бортами друг к другу три теплохода: «Маяковский», «Радищев» и «Грибоедов». Три писателя сошлись, словно нарочно, в один швартовочный узел и замерли в ожидании убывших на берег пассажиров.

До революции по Волге от Твери до Рыбинска плавали преимущественно пароходы с именами композиторов — «Серов», «Даргомыжский», «Чайковский», «Глинка». Пароходы, обслуживавшие линию среднего плеса — от Рыбинска до Нижнего Новгорода — носили имена русских князей: «Князь Юрий Суздальский», «Князь Михаил Тверской» и другие. На нижнем плесе — от Нижнего до Астрахани — судам давали фамилии писателей: «Пушкин», «Лермонтов», «Гоголь», «Некрасов», «Гончаров», «Тургенев» и так далее. Между прочим, русский флот — единственный в мире, в котором судам присваивали имена выдающихся деятелей науки и искусства. Ни в одном другом флоте подобной традиции, распространявшейся даже на военные суда, не было и нет.

По улице Трефолева вышел на маленькую, уютную, треугольной формы площадь его имени. Леонид Трефолев был автором знаменитой «Дубинушки» и песни «Ах ты сукин сын, камаринский мужик!». Он же переложил на русский язык стихотворение польского поэта Сырокомли «Ямщик», ставшее у нас популярной песней «Когда я на почте служил ямщиком…». Трефолев — яркий пример провинциального журналиста, русского интеллигента, проявлявшего свой недюжинный талант и гражданский темперамент во всех областях, к которым он обращался. В газете «Ярославские губернские ведомости» Трефолев выступал с острой критикой властей и испорченности местных нравов, обличал пьянство земляков, уже тогда, особенно во время праздников, принимавшее характер настоящего бедствия. Без его работ трудно представить себе историю ярославского краеведения.

Одна из улиц носила сразу четыре названия. На фасаде дома красовались четыре таблички, помещавшиеся одна под другой, как культурные слои:

Ул. Суркова

Бывш. Школьная

Бывш. Гимназический переулок

Бывш. Благовещенский пер.

Прохожу мимо здания театра. Государственный академический театр им. Ф. Г. Волкова — первый в России, находится на гастролях, в программе гастролей значатся Париж, Прага, Братислава, Будапешт, Берлин, Рига.

Я долго гулял по ярославской набережной — одной из красивейших на всей Волге. Посидел в знаменитой Ротонде, в которой обычно по выходным располагаются духовые оркестры, развлекающие горожан своей музыкой. Разряженные семейные пары чинно прогуливались по дорожкам Демидовского сквера и Первомайскому бульвару.

Дошел до стрелки на месте слияния Волги и Которосли, где выходит к реке Медведицкий овраг и где когда-то стоял рубленый ярославский кремль. Именно с этого места и начинался сам город. Возникновение его связывают с именем Ярослава Мудрого. Когда-то здесь было селение Медвежий Угол, берега были заселены язычниками-мерянами, жившими натуральным хозяйством и между делом — то есть между охотой, скотоводством и ловлей рыбы — занимавшимися грабежами проходящих купеческих судов. До поры до времени грабежи купцов сходили мерянам с рук, пока однажды не пожаловал в эти края князь Ростовский Ярослав. Вот как повествует об этой встрече один древний апокриф: «Но в некоем лете прилучися благоверному князю Ярославу плыти на ладиях с сильною и великою ратью по реке Волге, у правого берега оной, идеже стоя то селище, зовомое Медвежий Угол». Ярослав с борта ладьи увидел картину разбоя: «Некии людии жестоцы наноси гибель судом, шествовавшим с товары по Волге, купцы же на суднех сих крепко обороняшеся, но не возможе одолети силу окаянных, яко разбойницы сии и суда их предаваху запалению огненну». Ярослав с дружиной высадился на берег и примерно наказал разбойников на том самом месте, «идеже некое сточие водно исходи в Которосль», то есть неподалеку от устья впадающей в Волгу Которосли. Обложил неверных язычников немалым оброком, который они обязались платить ему — князю Ростовскому. Место Ярославу понравилось, и спустя какое-то время, прибыв в положенный день за оброком, князь всерьез взялся за здешних язычников, решив их первым делом окрестить. «Но егда входи в сие селище, людие сего напусти от клети некоего зверя и псов, да растешут князя и сущих с ним. Но Господь сохрани князи: сей секирою своею победи зверя, а псы, яко агнцы, неприкоснувшася никомуждо от них… Град сей благоверный князь Ярослав назва во свое имя Ярославлем, насели его христианами, а в церкви постави пресвитеры, диаконы и клирики». Вот так дикая медведица, которую выпустили на князя «человецы поганыя веры — языцы, зли суще», и его секира очутились на ярославском гербе.

Около десяти часов вечера вернулся на дебаркадер. На палубе кипело застолье. Вокруг дебаркадера сложился круг друзей и знакомых, приятно досаждавших водолазам-спасателям своими визитами. Люди самых разных профессий и возрастов, съезжавшиеся «на огонек» шкиперской каюты.

В этот день отмечали выход на дембель Володи Шпартака. Он вертолетчик, родом из Сум. Оказалось, что мы с Володей вышли из одного армейского гнезда — он начинал службу на полигоне Тюра-Там, там же, где и я. Тесен мир. Огромная воронка полигона Байконур — Тюра-Там всосала и пропустила сквозь себя уйму армейской молодежи.

Николай — железнодорожный диспетчер. Дружит с Петром Афанасьевичем — хозяином дебаркадера, помогает ему во всех делах. Сдержан, умен, образован, закончил МИИТ. С ним у нас сразу возникла взаимная симпатия, он-то и оказался моим Вергилием на этом дебаркадере со всеми его извилистыми лабиринтами и ловушками.

Отбой во втором часу ночи. В четыре часа нас будит шумный парень с повадками блатного, перевозбужденный то ли алкоголем, то ли чем похуже. Зовут Слава. Скоро мы с ним схлестнемся, но пока для этого нет настроения — спать хочется. Беру под мышку свой спальник и иду по мосткам на берег. На берегу в парке выбираю кустик погуще и располагаюсь под ним.

Утром знакомство с директором первого в России частного музея — Джоном Григорьевичем Мостославским, невысокого роста, подвижным, очень эмоциональным человеком лет шестидесяти.

Музей «Музыка и время» располагался на набережной в старинном здании — бывшем генеральском особняке. Домик-игрушка радовал глаз своим нарядным видом и сам был похож на музыкальную шкатулку. Меня усадили в «часовой» комнате в старое кресло с львиными головами. Под стук и звон двух десятков старинных часов я пришел (должен был прийти, по замыслу Джона Григорьевича) в некое настроение. Экскурсовод Оля присела к органоле и взяла несколько аккордов