Пропавшая ватага - Андрей Посняков

Англичанин протянул руку, потрогал:

– Так больно?

– Не очень.

– А так?

Девушка дернулась, закусила губу, гася стон.

– Понятно, – Фогерти ласково погладил гулящую по плечу. – Я скажу тебе, как сделать мазь. Ты умеешь писать?

– Н-нет.

– Тогда запомни, рецепт не очень сложный. Надо взять две части сока лопуха, три части меда, затем мелко истолочь подорожник… Ты слушаешь ли?

– Две части сока лопуха, три части меда, подорожник, – быстро перечислила девушка. – Я запомню, сэр, я умная.

– Только не вполне счастливая, – улыбнулся Джеймс.

Ему и в самом деле было жаль эту красивую молодую девчонку, попавшую в безжалостные жернова злодейки-судьбы. В конце концов, Фогерти вовсе не был злым человеком, что же касается должности палача, которую, надо сказать, он исполнял честно, без всякой брезгливости – так это была работа, а не веление души.

– Будешь натирать свой шрам два раза в день, утром и вечером… ну, или как выйдет, – промолвил Джеймс. – Вино в период лечения желательно не употреблять вообще. Обязательно сделай все, как я сказал, иначе можешь умереть в муках. Да-да, это не шутка!

В дверь осторожно, но настойчиво постучали.

Лекарь-палач понял голову:

– Кто там еще?

– Господин, время, – послышался знакомый голос кабацкого молодца. – Утро уже. Пора.

– Да-да, я уже одеваюсь.

Заправив в штаны белую кружевную сорочку, Фогерти прицепил шпагу, когда-то принадлежавшую какому-то важному испанскому гранду – нидерландский трофей. Усмехнулся невесело: если подумать, чем он лучше этой несчастной гетеры? Такой же наемник, ни кола ни двора, и все его вещи – эта шпага, перстень, серьга – чужие, отнятые у врагов по праву сильного.

Рыжая Анна, проворно одеваясь в углу, потянулась к поясу… как вдруг что-то выпало, со стуком упав на пол. Какая-то блестящая безделушка, гребень.

– Нет! – перехватив заинтересованный взгляд англичанина, девушка бросилась на колени, накрывая упавшую вещицу ладонями. – Это мое!

– Вот дурочка! – Фогерти рассмеялся. – Ты думаешь, я собираюсь тебя ограбить?! Просто любопытно было бы взглянуть. Покажешь?

– Ну… пожалуйста, смотрите, сэр.

Хлопнув длинными загнутыми ресницами, как ни странно, темными, а не рыжеватыми, Анна протянула безделушку Джеймсу.

Действительно, гребень. И – черт побери – золотой! Да еще какой изящной работы – ого!

– Забавный какой демон, ага…

По верху гребня, сверкая вставленными самоцветами-глазами, расселся угрюмый золотой божок с выпяченным мужским достоинством и самодовольной улыбкой, с поразительным блеском переданной неведомым ювелиром.

– Интере-есно, – возвращая вещицу, задумчиво пробормотал лекарь. – Я видел подобные в Африке. Откуда у тебя этот гребень? С какого-нибудь английского судна?

– И вовсе нет, – рыженькая успокоенно рассмеялась. – Не с английского, а с русского.

– С русского?!

– Я в прошлом году на Печоре-реке жила, в Пустозерье, – получив в подарок за проведенную ночь золотое кольцо, девчонка резко повеселела и разговорилась. – Там один струг морской с неведомых земель пришел, к Строгановым направлялся. Казаки-ватажники, косматые, смешные такие. У нас там в бане мылися, вот я и с одним…

– И потом этот гребень украла.

– Что вы, сэр! Подарок это.

Фогерти чмокнул рыжую в щеку и протянул золотую крону:

– Извини, если обидел.

– Да не обидели… сэр, – спрятав монету, девчонка потупилась и закусила губу, видать, к галантному обращению не привыкла.

– Вообще-то я не совсем «сэр».

– Да и я не Анна.

Оба встретились глазами и засмеялись разом.

– Так из каких же все-таки земель пришел тот струг? – прощаясь, словно бы между прочим, поинтересовался Фогерти.

Рыженькая наморщила носик:

– Казаки те сказывали, не так уж и далеко к ним плыть. Все вдоль берега моря студеного, на восход солнца. С неделю или побольше – смотря какой ветер.

– Ты хорошо говоришь по-английски, дева.

– Я старалась. Запоминала. Я умная.

– Счастье тебе, умная!

– И вам, сэр.

– Меня Джеймс зовут.

– А меня – Евдокия. Более ничего не скажу – прощай… Джеймс. Ты добрый.

– Прощай, Евдокия. Ты тоже весьма хороша.

Девчонку, конечно, было жалко. Но что он, Джеймс Фогерти, кондотьер, нищий искатель удачи, мог бы для нее сделать? Честно говоря, ничего. Хотя хотелось встретиться вновь…

Фогерти обернулся на лестнице:

– Евдокия, ты завтра…

– Завтра меня здесь не будет, Джеймс. Обратно в Пустозерье подамся… Так уж как-нибудь – деньги-то теперь есть.

– Тогда удачи!

– И вам да поможет бог, сэр.

На следующий день капитан явился на судно необычно поздно, уже ближе к полудню, сжимая под мышкой увесистый сверток, сильно вытянутый в длину и с каким-то странным изгибом. Накрапывал мелкий нудный дождик, все небо затянули плотные серые облака, на мачтах «Святой Анны» и стоявших рядом кочей уныло кричали чайки.

Буркнув что-то невнятное в ответ на приветствие вахтенного, «сэр Джон», не глядя по сторонам, прошел на корму в свою каюту, куда тотчас же велел прислать юнгу с местным медовым переваром, а чуть позже собрал всех офицеров, а к ним еще и лекаря с боцманом.

– Вот что, господа, – обведя вошедших недобрым взглядом, капитан хмуро почесал бороду и, хлебнув из кружки перевара, сообщил:

– Завтра с утра мы отправляемся на восток! Кто со мной – тот со мной, кто нет – не задерживаю.

Офицеры быстро переглянулись, но не ушли – знали, старый пройдоха, конечно, разъяснит, что к чему, однако далеко не сразу.

– Ну, что столпились? – опрокинув стаканчик, ухмыльнулся Бишоп. – Не знаете, где у меня кружки?

Сухопарый шкипер, кивнув капитану, подошел к резному шкафчику и, распахнув дверцы, достал четыре кружки.

– Юнга!!! – грохнув пустым стаканом об стол, неожиданно рявкнул «сэр Джон». – Эй, где ты там, разрази тебя дьявол!

– Чего изволите, сэр?!

Тотчас же возникший по зову капитана юнга (видать, где-то ошивался неподалеку, хитрец) – тощий, лет тринадцати, мальчишка с длинными нечесаными патлами, в коротких матросских штанах и робе, – низенько поклонился. Звали мальчишку Джереми, Джереми Смит, родители его раньше крестьянствовали в Ковентри, да после того, как тамошний лэнд-лорд, сэр Ричард Финдлей, согнал их с земли, расширив место для пастбища, подались было все на сукновальную мануфактуру, куда взяли, правда, лишь отца, старого Рона Смита, самого Джереми да его старшую сестру, вскоре умершую от истощения и непосильного труда. Да и старик Рон протянул недолго, закашлял, лег, да как-то после обедни и помер. Хоронили в долг, Джереми потом пришлось отрабатывать, покорно снося издевательства и побои, так бы и помер среди прялок от побоев надсмотрщиков иль просто-напросто надорвался бы, кабы бог не прибрал и матушку – от голода случился полный упадок сил. Матушку юный Смит хоронить не стал – денег не было, а в долг больше никто не давал. Помолился, малость всплакнул да подался в бега, бродяжничал с такими же, как и он сам, бедолагами, попрошайничал да по мелочи воровал. Слава Господу, в силу малого возраста законов против бродяг Джереми до двадцати лет мог не бояться, однако вот попался на воровстве, стянул у какой-то старухи на рынке в Плимуте какую-то мелочь. Старуха, зараза, оказалась зоркой – живо подняла шум да с неожиданным проворством бросилась в погоню. Ловили беднягу Смита всем рынком, поймали и потом долго били, пока совсем не избили в кровь. Тут только опомнились, поглядели – совсем малец еще… Да так и бросили на дороге, не стали и шерифа звать, тащить к мировому судье – светила парню виселица, несмотря на возраст. А тот отлежался в чьем-то сарае, правда, чуть не сдох, но ничего, выкарабкался, да потом бог помог – ошиваясь в порту (выпрашивал у матросов объедки), наткнулся на пьяного Бишопа – тому как раз нужен был юнга, прежний-то, стервец, сбежал, прихватив на добрую память все серебро из капитанской каюты.