Северные волки - Елена Гуйда

— Иди и скажи им, что если хоть пальцем ее тронут, я перережу им всем глотки, пока они будут спать. А ее болезнь обычна для женщины, в чреве которой ребенок.

И прополоскав тряпку в деревянном ведре, снова принялась обтирать Лиз.

— Это ребенок Эрика? — спросила Берта, и Лиз хватило лишь на короткий кивок, прежде чем она снова свесилась через борт.

— Почему не сказала? — спросила она уже у Маргреты.

— Тебе все некогда. Киснешь, словно это тебя силой увезли от дома. Смотреть противно. А сама она не знает, как сказать это на их языке.

Берта не могла понять, радоваться этой вести или огорчаться. Но прошла обратно к хвосту дракона и громко сказала на уже ставшем родным языке.

— У Лиз во чреве дитя. Она не больна, — и тут же посмотрела на расплывшегося в улыбке Эрика. — Она носит твое дитя.

И больше не говоря ни слова, снова села возле ног кормчего. Тот ухмылялся, глядя вперед. Туда где небо встречается с морем.

— Его жена не смогла понести. И могу отдать свою правую руку, если эта рабыня родит ему мальчика, то он признает ребенка и сделает законным наследником. А может и на нее не станет надевать рабский ошейник.

Берта улыбнулась. Впервые ей захотелось спросить совета у норн. Но Хельги жрец все реже приходил из странствий между мирами, а сама она не решилась бы просить открыть ей будущее. Потому просто взмолилась всем известным ей богам, чтобы нить судьбы Лиз хоть теперь оказалась ровной и гладкой. А ее ребенок родился здоровым и сильным. И мальчиком.

А когда ночь опустилась на море, а небо раскрасили звезды, Эрик забрал Лиз и положил рядом, накрыв своим плащом, как сделал бы, будь она ему женой.

— Корабль во фьорде! — влетел подобно порыву ветра в дом Освальд. — Мама, слышишь? Там корабль. Слышите все. Дьорт! Корабль во фьорде! — и тут же умчался на берег встречать тех, кто шел в их дом.

Инглин Олафдоттир выбежала следом за мальчиком, распутывая передник.

— Чей корабль, Освальд? — крикнула она в след мальчику, но кажется ей и не нужен был ответ. Ее сердце рвалось из груди так же, как и всякий раз, когда Режущий волны входил во фьорд.

— Отца, — все же ответил Освальд. — На флаге ворон, — и снова пустился в бег. Наконец. Как долго она ждала этого дня.

Он ушел, когда льды еще едва треснули, не дождавшись обычного времени, словно темные альвы гнали его на юг. Сколько не просила Инглин, он был полон решимости, как никогда прежде.

— Однажды твой отец уходил на юг и он стал ярлом. Я верю, что и меня ждет удача не меньше. Или ты не хочешь стать женой ярла, моя Огненнокудрая Инглин?

Инглин хотела. Еще как хотела. Младшая дочь ярла Олафа Удачливого, что однажды проделал долгий путь во Фракию и привез богатую добычу и не меньшую славу хотела стать женой ярла. Да что там. Она бы не отказалась стать женой конунга. Но сталось, как сталось.

Инглин часто вспоминала, как стала женой молодого хевдинга. Настолько молодого, что поначалу она даже не верила, что все это серьезно. Хальвдан был младше ее на семь зим. И порой она чувствовала себя старухой в свои тридцать две зимы рядом с ним. А тогда…

Сначала она смеялась над его смелостью. Но когда поняла, что юнец, третий сын мелкого бонда, не шутит, негодовала и кричала. Не притрагивалась к богатым дарам, что он принес ей. Даже бросалась на него с ножом. И в то же время ее восхищала смелость юноши. И… кто знает, когда их дом осветил дар Фрейи? Тогда, когда она сама пришла к нему чтобы разделить ложе. Не потому, что этого хотел он, а потому, что этого требовало ее тело. Или тогда, когда он поднял над головой сына Освальда? Или Дьорта? А может тогда, когда поняла, как пусто в их доме, несмотря на всех рабов, что он привез из Бригии, если его нет рядом? Никто не знает, когда случилось так, что Инглин стала выходить на берег и всматриваться в темное ночное море, выглядывая корабль с флагом Ворона…

Но каждый раз она встречала Хальвдана Любимца Богов. Встречала не как жена хевдинга, а как дочь ярла.

Потому и сейчас надевала рубашку и сарафан из крашеного сукна, подхватывала поясом тонкого серебряного плетения, с множеством подвязок. Вплетала серебро и золото в волосы и надевала на шею тонкие цепи. И только руки ее украшали одни брачные браслеты. Чтобы он знал — не стыдится Инглин Олафсдоттир своего мужа, пусть и не равен он ей.

Она осмотрела себя в отполированный серебряный диск, который рабы натирали так, что можно было видеть себя, и почти не искажал отражение. И осталась довольна тем, как выглядела.

Инглин шла через селение, как дочь ярла. Гордо вскинув голову. И пусть сердце ее сжималось от дурного предчувствия, никто не видел этого.

Огненнокудрая была прекрасна, как рассвет над фьордами. И время не касалось ее тела, словно обходило стороной. Это видели другие. А она… она замечала, что кожа ее с каждым годом покрывается все новыми и новыми морщинами, тело после двух беременностей расписано белыми трещинами. Особенно на ногах и животе. А грудь уже не так пышна и упруга. И каждый раз, когда дрэкки под флагом Ворона входил во фьорд, ей становилось страшно, что ее муж заметит это. А место на его ложе займет какая-нибудь молодая рабыня. Но и этого никто не смог бы увидеть. Инглин научилась улыбаться так, чтобы не было видно мелкой сетки вокруг глаз и глубоких борозд вокруг рта. А чтобы беременности не портили ее тело, стала пить отвар, что не давал ребенку зародиться в ее чреве.

И даже зная, что нет красивей женщины во всех землях седой Норэгр, все равно тревожилась.

С такими неспокойными мыслями Инглин и вышла на берег. Прошла по широкой дощатой пристани. И вместе с другими стала ждать, когда гордый Режущий волны пристанет к родному берегу.

Закусив по-девичьи алую губу, она сдерживала нетерпение, когда дрэкки вспорол носом песок и мужья и отцы, сыновья и братья перепрыгивая просто через борт или сбегая по веслу, выходили на берег, чтобы обнять родных. И едва сдержала радостную улыбку, сменив ее более сдержанной, когда хлюпнула вода и на землю ступил ее муж. Семилетний Освальд и пятилетний Дьорт тут же бросились к отцу. А он со смехом подхватил на руки младшего и трепал по волосам старшего. Как обнимал мать Ансвит…

— Я не вижу Снорри, — выкрикнула Астрид, старшая сестра Хальвдана.

И муж ее вместо того, чтобы обнять жену, ссадил на землю Дьорта и обнял сестру. И этим было сказано больше, чем смогли бы пояснить все слова. Она судорожно выдохнула. И Инглин поморщилась. Ни одна дочь Норэгр не показала бы своего горя на людях.

— Он пирует в Золотых Чертогах, сестра моя. И ты должна гордиться тем, что вырастила такого сына. Он был храбрым воином и в день, когда Фенрир вырвется из заточения, я молю богов, чтобы и мне выпала честь стоять с ним плечом к плечу. Астрид побледнела. Застыла подобно ледяному изваянию. И только спустя несколько ударов сердца смогла кивнуть, принимая весть о смерти сына.