Постнеклассическое единство мира - Василий Юрьевич Кузнецов

или иные возмущения, затрагивающие в том числе и наблюдателя. Тем самым наблюдатель и наблюдаемое парадоксальным образом окажутся в одном контексте описанной модели.

Глава 3. Возможности концептуализации единства мира средствами современной философии

В современной постклассической ситуации при наличии достаточно обширного арсенала разнообразных изощренных инструментариев, специально разработанных для осуществления высокорефлексивных операций, требуется сообразное уточнение и проблемы единства мира. То, что обсуждение единства неизбежно приводит к миру в целом, а концептуализация мира невозможна без полагания его единства, – более или менее выяснилось еще в контексте классической философии. Принципиальная важность же учета необходимо используемых средств при достижении целей, поставленных в соответствии с принятыми ценностями, выступает непреложным требованием уже только в постклассической мысли. Применительно к проблеме единства мира это означает, что адекватная постановка и тем более решение данной проблемы не может обойтись без высокорефлексивного отслеживания результативности[134] применяемых приемов и операций, которые неизбежно остаются компонентами социокультурного комплекса и при своем действии вызывают в том числе проявление различных эффектов целостности. Ведь освоение мира человеком реализуется не только и не столько изнутри мира, сколько и изнутри культуры, причем в процессе такого освоения обязательно производятся разного рода возмущения соответствующей среды, которые нельзя игнорировать и которые тем самым свидетельствуют в том числе и о неустранимой внутренней их связности и – в пределе – замкнутости. Иными словами, современная постановка проблемы единства мира в постнеклассической перспективе не может не учитывать социокультурный контекст в его внутренней целостности, т. е. невозможна без одновременной постановки проблемы единства культуры, причем обе эти проблемы оказываются двумя сторонами или аспектами одной. Для развертки этой проблемы и разработки способов ее решения требуется выполнить реконфигурацию дискурсивного поля и концептуального пространства, а также выявить те фундаментальные процедуры, которые обеспечивают действенность и выполнимость используемых концептуализаций.

§ 1. Реконфигурация дискурсивного поля в контексте переосмысления проблемы

По-видимому, изменение господствующей сегодня дисциплинарной матрицы назрело, ибо весьма симптоматичной оказывается ситуация, в которую попал Латур с его концепцией сетей, не укладывающейся в существующую номенклатуру дисциплин. «Эпистемология, социология, науки о тексте могут рассчитывать получить место под солнцем только при условии, что будут оставаться обособленными друг от друга. Но если то, что вы исследуете, проходит сразу через три эти области, вас уже больше не понимают. Предложите вниманию уже укоренившихся дисциплин развернутую социотехническую сеть, наблюдаемые воочию переводы одного в другое, и первая группа – эпистемологи – извлечет оттуда все соответствующие понятия и вырвет с корнем всё то, что могло бы соединить их с социальным контекстом или с риторикой; вторая группа извлечет социальное и политическое измерение и очистит сеть от какого бы то ни было объекта; наконец, третья сохранит дискурс, но очистит его от всяких неподобающих связей с реальностью и – страшно сказать! – с властными играми» [283, с. 64]. Но это всё-таки означает, что надо разворачивать междисциплинарные исследования или создавать новую, синтетическую дисциплину, а не продолжать попытки свести всю проблематику к какой-то одной из уже имеющихся.

Эдгар Морен отмечает, что в современной ситуации «понимание сложности требует реформы понимания» [379, с. 180], и подчеркивает, что «сложно осмыслить в совокупности и одно, единое, и различное, разнообразное: тот, кто ставит в привилегированное положение Единое (как фундаментальный принцип), обесценивает разнообразное (как феноменальную видимость), а тот, кто отдает приоритет разнообразному (как конкретной реальности), обесценивает единое (как абстрактный принцип). Классическая наука базировалась на редукционистском и империалистическом, безусловно превалирующем понимании Единого, считая, что Единое отвергает разнообразное как эпифеномен или шлак, отход. Но все же без принципа понимания, который схватывает единое в разнообразии и разнообразие в едином, мы неспособны постигнуть своеобразие системы. Система является комплекцией (u n e complexion) (ансамблем разнообразных взаимосвязанных частей); идея комплекции ведет нас к идее сложности, когда единое связывают с разнообразным. Система представляет собой единое, которое происходит от разнообразия, соединяет элементы в их разнообразии, несет в себе разнообразие, организует разнообразие, создает разнообразие. От принципа исключения Паули до биологического принципа дифференциации и размножения системная организация создает, производит, поддерживает, развивает внутреннее разнообразие, и в то же время она создает, поддерживает, развивает единство. Нам необходимо, стало быть, понять единое и разнообразное как два понятия, которые не просто противоположны или конкурируют друг с другом, но также и дополнительны друг другу» [379, с. 181]. Принять и понять современное понимание системы «означает отказ от главенствующей идеи упрощения (которая могла только устранять всякий антагонизм в Едином) в пользу матричной идеи сложности. Сложность возникает, следовательно, в самой сердцевине Единого одновременно как относительность, соотнесенность, разнообразие, несхожесть, двойственность, двусмысленность, неопределенность, антагонизм, и в объединении этих понятий, которые являются по отношению друг к другу дополнительными, конкурирующими и антагонистическими. Система – сложное образование, которое есть нечто большее, меньшее, иное по сравнению с ней самой. Она является одновременно и открытой, и закрытой. Не существует организации без антиорганизации. Не существует функционирования без дисфункции…» [379, с. 183–184].

Стихийно складывающиеся практики и даже прямолинейные способы управления ими очень быстро встречаются с принципиально неразрешимыми с помощью прежних инструментариев проблемами. Например, «модель прямого директивного управления („счетной игры“), построенная во второй половине XIX столетия, уже в ходе Первой мировой войны столкнулась с непреодолимой трудностью, известной как кризис аналитичности. Суть проблемы состояла в одинаковости мышления сторон, вернее, в схожем уровне грамотности такого мышления» [419, с. 139]. Наиболее конструктивный и продуктивный вариант рефлексивного решения «предполагал создание механизма управления над полем возможных управленческих решений (управление управлением, управление директивными балансами). Такой механизм… получил название проектного управления» [419, с. 140]. К концу же ХХ века «на смену кризису аналитичности пришел кризис проектности» [419, с. 141]. Сценарное мышление или «ситуационное управление есть попытка решить этот кризис апробированным способом: выходом в следующий рефлексивный слой, созданием механизма управления над полем возможных проектных решений (управление проектностью, управление проектными балансами)» [419, с. 141]. Приведенные примеры наглядно демонстрируют, что прямое и непосредственное применение некоего знания[135] в соответствии с классическим пониманием единства мира как однородного и монотонного, бытие которого может быть исчерпывающе этим знанием представлено, приводит не только к экологическим кризисам (в результате соответствующего отношения к природе) [см. 149], но также и к кризисам социальным (в результате соответствующего отношения людей друг к другу) и кризисам культурным (в результате соответствующего отношения человека к «третьим вещам»[136]), преодоление которых востребует в том числе и переосмысление единства мира.

В современную эпоху, отличающуюся стремительным распространением как межличностных коммуникаций, так и человеко-машинных взаимодействий (по количеству интеракций – независимо от того, как мы оцениваем их