Неспящие - Аннелиз Вербеке

* * *

Ночь была промозглой и бездонной. Просидев час в кафе, где собралось множество молодых счастливых пар, со стаканом текилы «Санрайз», я решила завязать со своим богемным образом жизни. Мне захотелось услышать знакомый голос, позвонить кому-то, кто приехал бы и забрал меня отсюда. Друзьям, родственникам, бывшим друзьям — не важно. Тому, кто готов безоговорочно протянуть мне руку помощи. Кто не ждет от меня ничего взамен. Как, например, Брам.

Я нашла телефонную будку, сунула в прорезь один евро и набрала номер. Он снял трубку лишь с шестидесятого гудка.

— Это Брам, я слушаю. Что случилось? — Его голос звучал поразительно мужественно и самоуверенно.

— Брам, darling![42] Это я, Майя.

— Здравствуй, Майя.

(Я уже поняла, что дело плохо.)

— Я подняла тебя с постели?

— Разумеется.

— Прости. Послушай, дорогой, я тут на море, и у меня на душе кошки скребут. Ты не мог бы приехать меня забрать?

— Майя, сейчас полтретьего ночи. Садись утром в первую электричку и заходи ко мне, если хочешь.

— А еще суше нельзя? Что с тобой?

— Я занимаюсь на курсах психологической самообороны «Учись за себя постоять».

— Поздравляю.

— Спасибо. Слушай, каждый сам несет ответственность за свою жизнь. И ты в том числе. Я не твоя комнатная собачка.

— Мне нужна не комнатная собачка, дорогой, а просто друг, который бы за мной приехал.

— Мне очень жаль, Майя.

Из-за этих чертовых курсов психологической самообороны мне не на кого было больше рассчитывать. В моих сосудах маршировало целое войско удрученных повстанцев. Ругань, жалобный голос, слезы — ничто не помогало. Не Брам, а сто двадцать килограммов бетона повышенной прочности. После долгих уговоров он все-таки сообщил мне номер Кати. Как выяснилось, она не уехала в Мозамбик. Она наконец-то встретила своего сказочного принца в собственном городе. «Только не пугайся, если трубку возьмет один твой старый знакомый».

— И кто же это? — воскликнула я.

— Я не имею права…

— Брам, черт побери, кто?

— Ремко.

Я с такой силой швырнула трубку на рычаг, что вся будка задрожала. «Да в нем секса не больше, чем в рулоне туалетной бумаги!». My ass![43] Она не имела права! Это было мое, мое, мое! Мое околевшее прошлое, мое утраченное будущее, мои ошибки! Эти двое теперь будут трахаться, производя целый выводок детей, и наряжать елки! Покупать дома и фоткаться во время отпуска! Ублюдки! Армия повстанцев в моей крови изрешетила врага. Сквозь мрак ночи я помчалась куда глаза глядят. Единственное, о чем я была сейчас в состоянии думать, был кубик Рубика, который я когда-то в детстве получила в подарок от Деда Мороза. Я переклеила все квадратики, но один потеряла. Скрывая в руке грань с черным квадратиком, я с милой улыбкой показывала кубик всем, кто только пожелает. Все ахали и хлопали в ладоши, гордились мной — такая умная головка на столь юных плечиках! А вечером я брала кубик Рубика в свою постель и прятала его под подушку, а потом кусала подушку зубами, чтобы никто не слышал моего плача. Так я встречала рассвет, понимая, что надо как-то жить дальше. Тогда с этого стоит и начинать, чтобы первой мыслью при пробуждении было: «Мой кубик никогда уже не будет целым».

Ничего иного, как напиться до потери сознания, мне не оставалось. Закрытые жалюзи окон маячащего впереди бара так же мало о чем мне говорили, как и название заведения. «The Pussycat»[44] — сверкали розовые неоновые буквы. «Girls! Girls! Girls!»[45] Как оригинально! Мне было уже все равно. Пусть я потрачу здесь свои последние деньги, пусть выблюю, если надо, остатки желчи. Может быть, я даже назначу цену за то, чтобы ночью меня связали и какой-нибудь мерзавец кончил бы мне прямо в физиономию. Почему бы и нет?

Мое появление было встречено косыми взглядами. Бармен, хитро поглядывая, налил мне кайперошку[46] в коктейльный стакан в форме двух женских грудей. Как трогательно! К счастью, водки он не пожалел. От водки у меня поползла вверх температура. Кончики пальцев покалывало. Я гладила стеклянные груди в надежде хоть немного охладиться.

Ну и сборище! Я не понимала, как у этих мужиков вообще может стоять после такого количества шампанского. Путаны тоже были не в лучшем виде. Они устали и мечтали о солнце своей родины. Или они просто устали.

От окурка своей сигареты я зажгла новую. Из-за жара у меня пересохло во рту. Я заказала еще одну кайперошку и, до того как поднести стакан к губам, прислонила его к своему горячему лбу.

Когда мне на спину нежно легла чья-то рука, меня это абсолютно не удивило. Это был сигнал к началу финального поединка между жаждой падения и верностью морали. Либо я сейчас убегу, поспешу на первую электричку, либо шепну цену на ухо человеку, стоящему за моей спиной. Какова рыночная цена моего тела? Двести пятьдесят или это уже слишком? А может быть, цена определяется допустимой степенью падения? Прикосновение руки было спокойным, почти нежным. Невыносимо нежным.

На экране над бутылками виски шел немой восьмимиллиметровый фильм. Двое дюжих мужиков прокачивали с двух сторон чернокожую девушку. Она зажмурила глаза. Я тоже. Разве не можем мы раз, хотя бы один раз влезть на столы, все вместе? И запеть на три голоса, что все будет хорошо, что ветер переменится и буря уляжется? Что паруса уже подняты и судно готово отплыть в далекую неизвестную страну?

Я сделала последний глоток и обернулась.

* * *

Людям, которые оказались по уши в дерьме, порой говорят в поддержку, что после самого мрачного часа ночи обязательно наступает рассвет. На личном опыте я убедился, что это не так, по крайней мере, в переносном смысле. В буквальном смысле это соответствует истине. Как бы то ни было, здесь, на пляже, было чертовски темно.

Меня привел в сознание какой-то нарастающий стон. Только через пять минут я понял, что все эти звуки произвожу я сам. Классно они меня отдубасили — эти защитники толстой девочки! Но не тащили же они меня сюда на себе? Скорей всего, выкинули мое согнутое пополам тело из багажника и пустили кубарем вдоль волнореза, где оно и осталось лежать в ожидании прилива. Как забавно, что, несмотря на все их усилия, я все еще жив! Может быть, я бессмертен? Подобный приступ мании величия вызвал мощный протест моего тела, простреливаемого болью. Но я забыл ее острые иглы в плече и ногах в ту минуту, когда мой желудок резко сократился и вытолкнул через рот свое содержимое — в основном это была кровь. Я перевернулся на бок, и мое лицо встретилось с моей же ладонью. Я ощупал ею лицо со всех сторон. Мою физиономию разнесло, мне кажется, не меньше чем в два раза! Сгусток крови над верхней губой был вдвое больше носа. Я попытался отковырнуть этот сгусток, но он держался прочно.