Восемь трупов под килем - Фридрих Незнанский

Он многое подмечал — впрочем, резонно сомневался, что его наблюдения имеют отношение к делу. Шарик солнца практически улегся на горизонт. Раздался залихватский свист. С тыльной стороны рубки, обращенной к корме, сорвалось мускулистое тело! Оно едва не сокрушило нижнее ограждение, в полете сгруппировалось, сманеврировало и красиво, практически не поднимая брызг, вошло в воду. Вскоре вынырнула смеющаяся голова матроса Глотова. Он поплыл от яхты, широко загребая. Из рубки высунулся хмурый Шорохов, покрутил пальцем у виска. Зааплодировала француженка, не расстающаяся с бокалом. Вздохнула, поежилась, обняла себя за плечи и пропала в интерьере яхты бледная, как привидение, Ольга Андреевна. Глотов лег на спину, демонстрируя узкие плавки стриптизера. Шорохов что-то крикнул — в том духе, чтобы не маялся дурью, а возвращался на корабль. Глотов вытянул большой палец — дескать, все на мази, водичка исключительная. Шевельнулось что-то на противоположном борту. Возникла Ирина Сергеевна в наброшенной на плечи джинсовой куртке. Она встала в нишу за пожарным щитом, смотрела, как резвится в воде матрос. Что же было у нее в глазах?.. Любопытно. Мелькнуло что-то на верхней палубе, Турецкий вскинул голову. Человек уже скрылся. Он стал искать глазами Ирину Сергеевну — но и ее под гидрантом уже не было. Какие тут все стремительные. Глотов уверенным брассом подплыл к яхте, схватился за канат, свисающий с борта, вскарабкался по нему практически без помощи ног. Подтянулся, перелез через ограждение, спрыгнул на палубу. Цирковой номер, можно считать, удался и нашел своих благодарных зрителей…

Писатель Феликс, выпятив живот, расхаживал по кают-компании и выражал неудовольствие воцарившимися на яхте «порядочками». Подвергал ядовитой критике Голицына, учудившего карантин вдали от берега. На диване сидел Робер Буи и согласно кивал, отпивая из граненого бокала. Особо пьяными эти двое не казались, но аромат спиртного в помещении царил отменный.

— А вы как считаете, господин детектив, не пора ли прекращать это бл…ство? Сколько можно нас мучить? Вечеринка не удалась, ясно как божий день, давно пора взять курс на Сочи. Вам ведь все равно не удалось ничего выяснить, признайтесь? Николай мертв, лежит в холодильнике, а это вряд ли пойдет ему на пользу даже при низких температурах, публика издергана, думаете, очень приятно находиться на одном борту с покойником?

— Да бросьте, Феликс, — пробормотал Турецкий. — Наслаждайтесь яркими впечатлениями, неужели не перенесете их в компьютер для благодарных читателей?

— А я уже набрался впечатлений, — резко отозвался Феликс. — Больше чем достаточно. Да и нет у меня проблем с воображением, знаете ли. Могу и сам выдумать. Или вы уже не спешите к жене?

— Я просто реалист, — пробормотал Турецкий. — Удачи вам, господа, обдумать план учинения бунта на корабле.

Он поспешил убраться из кают-компании. «А тоже идея, между прочим, — размышлял он мимоходом. — Свергнуть Манцевича, скрутить Салима, запереть Голицына в каюте, предложить матросам не по восемь тысяч, а по двадцать, развернуть яхту к берегу, а для полного удовольствия поднять на стеньгу черные плавки Глотова…»

— Ужин сегодня получается какой-то грустный, — сокрушенно вздохнула Герда, предлагая взглядом принять участие в ее печали. — Люди не хотят, чтобы я накрыла стол в кают-компании. Будут жевать по своим углам. Все злые, как барракуды, особенно, на Игоря Максимовича. Вам принести в каюту, или сами заберете?

— А что у нас на ужин? — полюбопытствовал Турецкий. — Макароны по-флотски?

— Ах, если бы! — вздохнула Герда. — Кальмары, омары, гигантский спрут на любителя. А для тех, кого достали морепродукты, могу предложить индейку с картошкой, запеченную в грибном соусе, отбивные из телятины в шпинате, гусиную печенку — по-простому говоря, фуа-гра… Или фуа-гру?

— Давайте все, на месте разберемся, слава богу, проснулся аппетит.

Герда одобрительно кивнула, принялась сгружать деликатесы в картонный судок, похожий на те, в которых предлагают еду на вынос в фаст-фудах.

После плотного ужина Турецкий вновь шатался по яхте, заглядывая во все уголки. Он видел, как вылетел из каюты Голицына Робер Буи, пылающий от злости, — похоже, разговор с деловым партнером и «старинным другом» завершился не так мирно, как хотелось. Миллионер был упрям, как ишак, на уговоры не поддавался. А спиртное только укрепляло упрямство. Бормоча под нос французские ругательства, Робер промчался мимо, толкнул в плечо и не заметил.

Ксения, закутанная в простыню, стояла на носу яхты, безжизненно смотрела вдаль. Она не слышала, как он подходит. Губы девушки беззвучно шевелились, из глаз вытекали слезинки, расползались по щекам.

— С вами все в порядке? — спросил Турецкий.

Она повернулась к нему — медленно, словно зомби. Шмыгнула носом.

— Вы не представляете, как я хотела за него замуж… Видимо, верна примета: когда мечты сбываются, следует ожидать, что рано или поздно судьба предъявит тебе счет… Но почему так рано?

Он не знал, что ответить. Коснулся ее плеча, как бы уверяя, что поддерживает в трудные времена, помялся, растворился в сумерках.

Перед наступлением темноты он стал свидетелем еще одной занятной сценки. Иван Максимович Лаврушин разговаривал на повышенных тонах с самим Манцевичем! Видно, похрабрел от спиртного. Кроме этой парочки, на борту никого не было. Манцевич стоял, держась на ограждение, прямой, как шпала, губы брезгливо поджаты, а бывший инженер высказывал ему неприятные вещи. Он говорил и говорил, жестикулировал, гнул в волнении пальцы, доставая ими почти до носа оппонента. Тот не выдержал, не сильно, но достаточно грубо оттолкнул Лаврушина от себя. С первого раза не дошло — Лаврушин снова замахал конечностями. Определенной выдержкой Манцевич обладал — мог бы врезать. Но все же родственник шефа. Отвернулся, выражая презрение. А тот продолжал наседать. Суть конфликта не улавливалась за порывами ветра, Турецкий рискнул приблизиться. Лаврушин резко замолчал, уставился на сыщика — на зрение этот тип пока не жаловался. Манцевич тоже повернул голову, смерил сыщика раздраженным взглядом. Перейти роковую черту Турецкий не решился. Да и какой смысл — в его присутствии ни слова не скажут.

Он вернулся в каюту, ждал рождения дельных мыслей. Но мысль была одна: до полной задницы еще время есть. Так казалось. Куда спешить? Работать надо обстоятельно, вдумчиво. Леонардо да Винчи, например, двенадцать лет рисовал губы Джоконды. Возможно, он что-то упустил на начальном этапе. Значит, надо пройти все заново. С чего он начал? Вошел в каюту Николая, где его вниманию был предложен хладный труп. В первый раз он толком не рассмотрел место преступления. Вторично — над душой висели Манцевич с Феликсом, отвлекали, как могли, и он опять мог что-то упустить. Нужно осмотреть каюту в третий раз…

Покидая свое убежище, он глянул на часы. Скоро девять вечера. Ужин уже состоялся: он видел, как мобилизованные Гердой матросы растаскивают по каютам еду. Все питались в своих апартаментах, смерть на судне и «волевые» решения Голицына принесли свои плоды — люди не хотели видеть себе подобных.