Чудовище без красавицы - Дарья Донцова

Во рту сверкали два ряда идеально ровных и белых зубов. Илией просто повезло от природы, или она потратила целое состояние, добиваясь«голливудских» клыков.

– А если я ничего не куплю?

– Ну и что? Посмотрите на работы, получите удовольствие…

Оценив такую редкостную приветливость, я осмелела и, показавна пакет, спросила:

– Хочу выставить пейзаж.

Девушка сделалась еще любезней:

– Так вы художница? Отчего сразу не сказали? Вам сюда,налево по коридору, комната номер семь.

– Простите, но хотелось бы сначала показать работу МашеГоворовой.

– Она как раз там сидит, – пояснила девушка. – МарияЛеонидовна и принимает работы.

Я пошла в указанном направлении, чувствуя спиной, как онасмотрит мне вслед.

Седьмая комната оказалась огромным помещением, заставленнымвсякой всячиной. Гнутая мебель из бамбука, антикварный диван с высокой спинкойи полочкой, куда когда-то ставили белых слоников, целая куча статуэток,этажерочек, масса картин, прислоненных к стенам, впрочем, они еще и теснилисьповсюду на стенах так, что рамы касались друг друга. Диссонансом в этой лавкестарьевщика был компьютер, помещенный на письменном столе производства мастероввремен Павла I. Словом, контраст между светлым, по-современному обставленнымхоллом и седьмой комнатой был разительный. Зато девушка, ловко гонявшая поэкрану курсор, выглядела так, как в моем понимании должна выглядеть художница:худенькая, даже хрупкая, темные волосы, стянутые на затылке в хвост, лицопрактически не накрашено, одета она в мешковатый свитер, а на шее и запястьяхтьма бус, браслетов, нитяных и кожаных фенечек…

– Вы ко мне? – спросила Маша.

Я кивнула.

– Слушаю, – вежливо, но достаточно холодно продолжилаГоворова.

– Я хотела выставить в вашей галерее пейзаж…

Маша окинула меня оценивающим взглядом, в ее глубокопосаженных карих глазах мелькнуло легкое раздражение, но она проговорила:

– Работа у вас с собой, она одна?

Я вытащила картину из пакета и положила на роскошный стол.

– Вот.

Вся кровь бросилась Говоровой в лицо, очевидно, у нееонемели ноги и руки, да и язык в придачу, потому что Маша выпустила мышку иминуты две смотрела на золотой луч, падавший на верхушки елей. Потом наконецГоворова собралась с духом и прошептала:

– Где вы взяли эту вещь?

– Лена Федулова попросила ее спрятать, – пустилась я вподробные объяснения. – Боялась, что картина попадет в опись и не окажется навернисаже…

Маша молча выслушала рассказ, потом вздохнула:

– Значит, вы дружили с Леной. Странно, однако, что я васникогда у нее не встречала…

– Мы не приятельствовали, хотя находились в прекрасныхотношениях, я преподавала Никите немецкий.

– Гувернантка, значит, – произнесла Маша, не отрывая взглядаот пейзажа.

– Не совсем, я репетитор, у Никиты, кроме меня, была няня…Но она сразу уволилась, когда… Вы в курсе неприятности, которая случилась сПавлом?

Маша кивнула.

– Няня и домработница уволились сразу, – продолжала я.

– Они обе мне не нравились, – неожиданно сказала Говорова. –Нянька такая неприветливая была, она, по-моему, терпеть не могла хозяев, адомработница вечно ныла и жаловалась на больную спину. Я еще удивлялась, отчегоЛена их держит, платит большие деньги и выносит откровенное хамство, по крайнеймере, от няни…

– Ну уж не такие сверхдоходы приносит это ремесло, –улыбнулась я, – больше хлопот. Дети бывают разные, хотя Никитка очень милый,мне его жутко жаль, надеюсь, что он поправится…

– А он заболел? – удивилась Маша.

– Вы ничего не знаете! – ахнула я.

Говорова неожиданно побледнела:

– Что случилось?

Узнав правду, она потянулась к крохотной дамской сумочке,вытащила ингалятор и, выпустив себе в рот пахучее облачко, устало сказала:

– У меня астма, стоит чуть-чуть понервничать, как начинаетсяприступ. Боже, какой ужас вы рассказали. Где лежит несчастный ребенок? Может,ему помощь нужна? Или еды принести, соки, фрукты… Получается, что он сиротойостался… Отец в тюрьме, мать погибла, бабушка в клинике.

– Он в реанимации, в Морозовской больнице, – объяснила я, –звоню туда два раза в день, но он пока не пришел в себя, никакие передачи длянего не принимают и посещений не разрешают…

Говорова опять вынула ингалятор, вновь в воздухе повисрезкий, даже едкий запах.

– Спасибо вам, – сказала Маша, – пейзаж оставьте, я егосегодня же вывешу на лучшее место, деньги, когда продастся, передам МарьеМихайловне, кстати, как она?

Я развела руками:

– Не знаю, ее увезли без меня по «Скорой».

– Ну… – начала Маша, но тут дверь ее кабинета с трескомраспахнулась, стукнувшись ручкой о полку. Стоявшая на самом ветру фигуркапокачнулась и рухнула вниз, превратившись в груду осколков на полу.

– Нельзя ли поаккуратней? – сердито выкрикнула Говорова.

– Не зуди, – раздалось из коридора, и в кабинет ввалилсямордастый парень в отличном кожаном плаще.

За ним плыл шлейф запахов: дорогой одеколон, элитныесигареты…

– Где мои деньги, – завел юноша, покачиваясь с носка напятку, – где милые, славные, заработанные кровью бабки?

Говорова быстро выдвинула ящик стола и протянула ему пухлыйконверт:

– Возьми, Илья, и уходи, не видишь, я занята…

– Ну цирлих-манирлих, – прокукарекал Илья и плюхнулся в одноиз бамбуковых кресел, – денежки счет любят! Сунула кота в мешке…

Хрупкое креслице жалобно взвизгнуло под его весом.

– Осторожней! – закричала Маша.

– Перебьешься, – отмахнулся нежданный гость и, вывалив наколени гору зеленых банкнот, начал считать: – Раз, два, три…

Маша вновь покраснела. Наверное, с такими сосудами ей труднозаниматься бизнесом, даже таким элегантным, как торговля живописью: вся гаммачувств тут же отражается на лице.

– Илья, ты опять пьян!