Безмолвный пациент - Алекс Михаэлидес

Вчера, когда мы ложились спать, Габриэль сказал, что я весь вечер была какая-то странная.

– Наверное, устала.

– Нет, дело не в усталости. Ты все время молчала. Неужели так сложно сделать над собой хотя бы маленькое усилие? Мы с Максом почти не видимся. За что ты его невзлюбила?

– Я нормально к нему отношусь. Макс тут ни при чем, все время лезли в голову мысли о работе. Не успеваю к открытию выставки, вот и волнуюсь, – как можно увереннее произнесла я.

Габриэль недоверчиво на меня посмотрел, однако спорить не стал. Я получила временную передышку – до тех пор, пока к нам снова не пожалует Макс. Хотя интуиция подсказывает, что это случится не скоро.

Ну вот, я написала о том, что произошло, – и словно камень с души свалился. Теперь, когда я зафиксировала свою историю на бумаге, мне спокойнее. В крайнем случае я смогу использовать дневник в качестве доказательства. Если подобная необходимость когда-либо возникнет.

26 июля

Сегодня мой день рождения. Мне исполнилось тридцать три. Ощущения непривычные: никогда не думала, что однажды превращусь в тридцатитрехлетнюю женщину. Для меня этот возраст оставался за гранью воображения. Я пережила собственную мать. Очень странное чувство. Теперь я старше, чем она. Ей исполнилось тридцать два, и всё. Сейчас мне больше, чем было ей, и это еще не конец. Я буду становиться старше и старше. А мама – нет.

Утром Габриэль разбудил меня нежным поцелуем и вручил огромный букет из тридцати трех алых роз. Фантастическая красота! Габриэль случайно укололся шипом, и на подушечке его пальца выступила алая капелька. Она была совершенна.

Он устроил для меня пикник. Солнце только поднялось над горизонтом, и воздух еще сохранял остатки ночной свежести. От пруда веяло прохладой, повсюду царил чудесный аромат скошенной травы. Мы лежали на берегу под плакучей ивой на привезенном из Мексики синем одеяле. Ивовые ветви укрыли нас зеленым шатром. Сквозь листву робко пробивались лучи раннего солнца. Мы пили шампанское, закусывали маленькими сладкими помидорами и кусочками копченого лосося с хлебом. Где-то в глубине сознания зародилось необычное чувство, словно все это уже было. Навязчивое дежавю. Я никак не могла понять, откуда оно взялось: то ли вспомнились сказки и истории для детей с их волшебными деревьями, которые служили порталами в другие миры, то ли нечто более прозаическое.

И вдруг перед мысленным взором вспыхнула картинка: я, совсем еще маленькая, прячусь под ветвями плакучей ивы в нашем саду в Кембридже. Я просиживала там часами. Может, я и не была счастливым ребенком, но тогда, забираясь под иву, я чувствовала себя так же удивительно хорошо и спокойно, как сейчас, когда мы лежали там с мужем. Казалось, в тот момент прошлое и настоящее существовали одновременно – в одном совершенном мгновении. Больше всего на свете я хотела, чтобы это мгновение длилось вечно. Габриэль задремал, и я сделала набросок его, спящего, пытаясь передать игру солнечных бликов на любимом лице. Теперь глаза мужа получились гораздо лучше. Было легче, потому что они были закрыты. По крайней мере, мне удалось верно передать форму век. Габриэль напоминал маленького мальчика, который спал, свернувшись калачиком: изо рта вырывалось легкое дыхание, на губах остались крошки хлеба.

Позже мы вернулись домой и любили друг друга. Габриэль обнял меня и произнес загадочную фразу:

– Алисия, дорогая, послушай. Я хочу обсудить с тобой одну вещь.

Услышав подобное вступление, я разволновалась.

– Продолжай. – Я приготовилась к худшему.

– Давай заведем ребенка, – произнес Габриэль.

От изумления я не сразу нашлась, что ответить.

– Но… ты же сам говорил, никаких детей…

– Забудь об этом. Я передумал. Нам нужен малыш. Ну что скажешь? – В глазах Габриэля читалась затаенная надежда. Он ждал ответа.

– Да! Да! Да! Конечно, да! – воскликнула я.

Глаза защипало от подступивших слез. Мы крепко обняли друг друга, смеясь и плача одновременно.

Сейчас Габриэль спит. А я потихоньку выбралась из кровати и записываю все это в дневник. Хочу запомнить сегодняшний день навсегда. Каждую его секунду. Меня переполняет радость. И надежда.

14

Мне не давали покоя слова Макса Беренсона о том, что Алисия после смерти отца пыталась покончить с собой. В ее бумагах об этом не упоминалось ни слова. Любопытно почему…

Следующим вечером я снова позвонил Максу, удачно поймав его на рабочем месте.

– Мне необходимо задать вам еще буквально два вопроса, если можно, – начал я.

– А я буквально выхожу из кабинета.

– Я не задержу вас.

Макс вздохнул и, прикрыв трубку, что-то проговорил Тане.

– У вас пять минут, и ни секундой больше, – предупредил он меня.

– Большое спасибо. Итак, вы говорили о попытке Алисии совершить самоубийство. В какую больницу она потом попала?

– Ее не повезли в больницу.

– Нет?

– Алисия восстанавливалась дома. За ней ухаживал мой брат.

– Но… ее наверняка осматривал врач? Вы упоминали, что она наглоталась таблеток.

– Естественно, Габриэль пригласил врача. И тот… согласился не предавать инцидент огласке.

– Не припомните, как его звали?

В трубке на несколько мгновений повисла тишина.

– Прошу прощения, я не могу сказать… Не помню.

– Наверное, Габриэль вызвал обычного терапевта?

– Нет. Терапевт у нас с ним общий. Брат особо просил меня не говорить об этом приглашенному врачу.

– Вы точно не помните его фамилию?

– Прошу прощения, нет. Это всё? Я должен идти.

– Последний вопрос! Я бы хотел уточнить условия завещания Габриэля.

– При чем тут его завещание? – неожиданно ощетинился Макс.

– Основной наследницей становилась Алисия?

– Вы интересуетесь довольно странными вещами.

– Я просто пытаюсь понять…

– Что именно? – раздраженно перебил Макс. – Основным наследником указан я. После смерти отца Алисия получила кучу денег, и Габриэль счел ее и так достаточно обеспеченной. А потому отписал свой особняк мне. Несомненно, брат и вообразить не мог, насколько после его гибели взлетит стоимость дома. Мы закончили?

– А завещание Алисии? Кого она указала наследником в случае своей смерти?

– А вот эта информация строго конфиденциальна. Очень надеюсь, что вы меня больше не потревожите, – отчеканил Макс и повесил трубку.

Однако интуиция подсказывала мне, что наш разговор еще не завершен. И мне не пришлось ждать слишком долго.

* * *

После обеда меня вызвал Диомидис. Войдя в кабинет, я увидел суровое, без тени улыбки лицо.