Ячейка 21 - Берге Хелльстрем

– Last time! Lock!

Наконец седой понял, что к чему. Осторожно повернувшись к студентке, он сказал:

– Она хочет, чтобы ты нас связала.

Девушка посмотрела на него, но не двинулась с места.

– Она хочет, чтобы ты нас связала этой веревкой.

У него был спокойный голос, и она, кажется, слушала его, она даже посмотрела ему в глаза. Потом снова уставилась на Лидию.

– Я не думаю, что она станет стрелять. Понимаешь, о чем я? Если ты нас свяжешь, она не станет стрелять.

Девушка кивнула. Она медленно опустила голову, а потом так же медленно ее подняла. Затем она точно так же кивнула и Лидии, чтобы та знала, что ее поняли. Она осторожно двинулась к мотку веревки. Взяла один конец, встала с колен, подошла к столу, на котором лежало тело. Взяла оттуда острый хирургический нож, которым вскрывают трупы. Отрезала кусок веревки. Потом зашла седовласому врачу за спину, присела на корточки и стала связывать ему руки.

– Hard! Very hard! You lock hard!

Лидия сделала еще шаг вперед и помахала пистолетом у девушки перед носом. Она стояла и смотрела, как натягивается веревка и как она впивается в кожу врача.

– Lock!

Девушка подхватила веревку, нож и двинулась к остальным. Она отрезала куски веревки и стягивала им руки так туго, что они наливались кровью. Закончив, она, тяжело дыша, приблизилась к Лидии.

Лидия показала рукой с пистолетом, чтобы она повернулась к ней спиной и встала на колени. Потом сама связала ей руки точно так же, как та только что связала всех остальных.

Все это заняло шесть-семь минут. Вроде бы в той комнате своего детства она находилась немного дольше. Она и представить себе не могла, что их окажется пятеро. Она думала – ну двое. Не пятеро.

Теперь наверняка уже обнаружили охранника. Поняли, что она сбежала. И конечно, позвонили в полицию.

Ей надо торопиться.

Она в спешке стала рыться в пяти белых халатах. Наружные карманы, внутренние… Затем в брюках. Все, что попалось ей под руку, она сложила в кучку прямо на полу. Несколько связок ключей, пара записных книжек, мятные леденцы, удостоверения, перчатки, полкоробки пастилок от горла. В кармане старшего она нашла и мобильный телефон. Она осмотрела его, попробовала и убедилась, что батарейки хватит еще надолго.

Пять человек стояли перед ней на коленях со связанными за спиной руками, в страхе глядя на пистолет, которым она им угрожала. Рядом на ярко освещенном столе – наполовину вскрытый труп.

Она взяла заложников.

Теперь можно выдвигать требования.

Она плакала.

Давненько он не доводил ее до слез. Как же она ненавидела его за это! Лиса Орстрём ненавидела своего брата.

Она вспоминала тот проклятый разговор, когда он позвонил ей из метро. Это было всего несколько дней назад. Он, как обычно, клянчил деньги, а она слушала и отказывала, слушала и отказывала. Отказывать ему она научилась на курсах психологической поддержки.

Слезы катились градом, в горле застрял комок, ее била дрожь. Сколько раз она приволакивала его домой, когда он валялся без чувств где-нибудь в подворотне! И каждый раз клялся, что больше не будет. Он смотрел на нее так, как умел только он один, и постепенно высасывал из нее силы, по каплям выжимал из нее душу и жизнь…

А теперь он лежал там.

На лестнице. Всего в нескольких шагах от ее рабочего места.

Теперь уж это действительно «в последний раз». И она на какой-то миг почувствовала почти облегчение, осознав, что его больше нет. Пока не поняла, что как раз этого облегчения она и не может вынести.

Допрос ведет Свен Сундквист (С. С.): Я знаю, что Ольдеус Хильдинг был для вас больше, чем просто пациент. Но я должен задать вам несколько вопросов.

Лиса Орстрём (Л. О.): Мне только надо позвонить. Сестре.

С. С.: Я понимаю, это тяжело. Но никого, кроме вас, тут не было. Вы единственный свидетель.

Л. О.: Я должна сообщить племянникам. Они его обожали. Он всегда с ними общался, когда пытался бросить, то есть, я хочу сказать, – никогда не подходил к ним, если был под кайфом. Они видели его нормальным… с нормальным лицом. Таким, как он лежит там сейчас, – никогда.

С. С.: Мне надо знать: насколько близко покойный был знаком с посетителем, которого вы видели?

Л. О.: Вы что, меня не слушаете? Я же вам объясняю – мне надо позвонить!

С. С.: Они были друзьями?

Они сидели на жестких деревянных стульях в отгороженном стеклянной перегородкой уголке коридора Южной больницы. Там был пост дежурной медсестры.

Лиса Орстрём принялась плакать. Все достоинство, с которым она держалась поначалу и за которое изо всех сил цеплялась, пока оно не выскользнуло у нее из рук вместе с жизнью брата, как будто испарилось.

Он был ее братом.

Но она больше не могла этого выносить.

В тот последний раз она отказалась ему помочь, и вот теперь все слезы мира не могли смыть эту вину.

Свен Сундквист молча смотрел на нее, на халат, на который падали соленые капли. Он ждал, когда она возьмет себя в руки, пригладит светлые волосы, перестанет всхлипывать. Он видел все это и раньше. Не она, другие женщины сидели вот так перед ним и рыдали, оттого что чувствовали себя виноватыми во всем, что произошло. Он даже привык думать о них именно как об обвиняемых, они сами так считали. И это было очень тяжело даже для видавшего виды оперативного работника. Вся их дальнейшая жизнь становилась сплошным обвинительным заключением.

Л. О.: Это я?

С. С.: Что?

Л. О.: Я во всем виновата?

С. С.: Я понимаю, то, что произошло, может оставить у вас чувство вины. Но на самом деле это зависит от вас самой – тут уж я ничего поделать не могу.

Лиса Орстрём взглянула на него. На полицейского, который сидел напротив, скрестив ноги, и чего-то от нее хотел.

Он ей не нравился.

Он был помягче, чем тот второй, пожилой. Но он ей все равно не нравился. И никакой это был не допрос – это было настоящее противостояние. Как будто отпусти она вожжи – и весь этот разговор перейдет в настоящий скандал.

С. С.: Человек, о котором мы говорим. Который, вероятно, и забил до смерти вашего брата. Они были знакомы? Насколько близко?

Л. О.: Как мы с вами.

С. С.: Он к вам близко подошел?

Л. О.: Так, что я чувствовала его дыхание.

Она повернулась и уставилась на стеклянную стену. Так неприятно было тут сидеть – все на тебя глазеют, точно в аквариуме. Невозможно собраться. Она попросила разрешения пересесть на другой стул. Спиной к окну.

С. С: Как он выглядел?

Л. О.: Как амбал. Таких обычно боятся.