Белое, черное, алое… - Елена Топильская

Судя по имеющимся в деле показаниям, которые я помнила практически дословно, Ольга Чванова вообще была домашней клушей, в бизнес не совалась, никуда не выходила, за собой особо не следила, не ездила в бутики и фитнесс-клубы. Вплоть до того, что Чванов на банкеты и презентации вынужден был брать свою референтшу, — то ли стеснялся жены, то ли она сама отказывалась вести светскую жизнь. Другой бы, может, и был счастлив, что жена при детях и оставила его в покое, но все отмечали, что Чванов искренне это переживал, хотя и не делал особенности своей семейной жизни достоянием общественности. При этом референт Чванова, с которой он учился в одной группе в институте, на допросе обмолвилась, что до замужества и первое время после свадьбы Ольга Чванова была совсем не такой; тогда она как раз любила светскую жизнь, и новые платья, и непростые украшения. Ее мать умерла от сердечного заболевания, когда Ольга заканчивала школу; отец баловал Ольгу, как мог, — все эти бесконечные наряды, авторские работы известных ювелиров, каникулы в Испании придумывал он, пытаясь хоть как-то отвлечь дочь. Когда Ольга вышла за Чванова, эстафету с удовольствием принял муж. Она и в замужестве продолжала оставаться кокетливой, веселой любительницей хороших вещей и пристойных развлечений.

Отец Ольги дожил только до рождения первого внука, Эльдара, а когда Ольга рожала дочку, с ним случился инфаркт и — скоропостижная смерть. Алла Королькова, та самая референтша Чванова, дома у шефа, конечно, не бывала, но по слегка изменившемуся поведению Чванова, обрывкам телефонных разговоров и прочим мелочам стала замечать, что его семейная жизнь дала легкий крен. Королькова готова была поклясться, что сам Чванов был примерным семьянином, налево никогда не ходил — в этом она была абсолютно уверена, собственноручно составляя для него ежедневное деловое расписание; времени на какие-то амуры у него в принципе не оставалось. И каждую свободную минуту он звонил или мчался домой. Она это знала потому, что он всегда оставлял ей свои координаты, объяснял, где он будет, предупреждал, что, допустим, с трех до пяти он будет дома, поэтому отключит мобильный. Как-то он попросил: «Алла, найди мне…» — и осекся; а она потом на его рабочем столе случайно наткнулась на газету, сложенную на рекламном объявлении о лечении женского алкоголизма. За два года до убийства она по его поручению сняла, якобы для представительских нужд, номер в приличной гостинице, а потом случайно узнала, что три недели в этом номере жил сам Чванов. Конечно, расспрашивать она его не могла, — воспитана была хорошо (так она и ответила на вопрос следователя), а сам он не откровенничал.

Единственное, что он сам ей сказал — мол, пытался сбежать от проблем, а куда от них убежишь, только и понял за это время, что Ольга его крест на всю жизнь, хотя бы ради детей. На него тогда было больно смотреть. И после этого Королькова стала замечать, что Чванов постоянно возит домой бутылки с хорошими спиртными напитками — французскими столовыми винами, «мартини», коньяком, иногда «виски». Для жены, решила она, поскольку сам Чванов практически не пил.

На приемах мог пригубить шампанское или коньяк, только чтобы не привлекать к себе внимания, но если позволяла обстановка, вполне обходился бокалом минеральной воды.

Правда, в допросе матери Чванова никаких подобных фактов не содержалось.

Показания очень ровные, без «бомб», хотя, казалось бы, мать должна была знать больше всех. Конечно, отношения между родственниками бывают разными, иные родственники хуже заклятых врагов и вместе собираются только на похоронах, куда не прийти нельзя. Есть еще вариант: скрывать что-то друг от друга родственники могут не по причине отдаленности в общении, а просто уберегают близких людей от отрицательных эмоций. Но мать Чванова утверждала, что отношения с сыном были нормальными, да и, судя по тому, какое участие она принимала в его бизнесе, они действительно были по-родственному близки. Однако в ее показаниях записано, что у сына была прекрасная семья, отношения с женой были замечательные, Ольга была образцовой женой и матерью. Видимо, следователь цитировал мамаше слова Аллы Корольковой, потому что Дальше в протоколе записана фраза о том, что если кто-то и распускал грязные сплетни про какие-то нелады в личной жизни Дмитрия, то причина кроется в зависти либо в том, что источники слухов сами имели виды на Дмитрия и злились, что остались с носом. Что ж, может, эта мама и права, тем более что Королькова, как это следовало из данных о ее личности, зафиксированных в протоколе, не замужем, детей у нее нет. Надо еще посмотреть на нее, может, она страшнее атомной войны, поэтому и не имела никаких шансов.

Хотя какой смысл Корольковой, даже если она и имела виды на шефа, распускать сплетни про его жену уже после смерти обоих Чвановых? Да и показания ее изложены весьма сдержанно и интеллигентно, с уважением к памяти покойного шефа и однокашника.

Более того, прочитав взаимоисключающие допросы Аллы Корольковой и матери Чванова, я сразу полезла в акт вскрытия трупа Ольги Чвановой и убедилась, что алкоголем она все-таки злоупотребляла, и не один год; состояние внутренних органов, и в частности печени, о том красноречиво свидетельствовало. А может ли это осложнить семейную жизнь с человеком, который спиртного в рот не берет, — судите сами.

Самое интересное, что по делу не была допрошена ни одна подруга Ольги Чвановой, — либо у нее не было подруг, либо следователь не стал копать семейную версию. А я бы тут еще покопалась; несмотря на то, что из скудных показаний вырисовывался портрет женщины, не имеющей врагов хотя бы потому, что ей негде было с ними встретиться, Ольга могла знать что-нибудь про скрытую от чужих глаз жизнь мужа и кому-то об этом обмолвиться, а какой-нибудь маленький факт, которому не придали значения, может натолкнуть на разгадку. В таких случаях надо стаскивать в один ворох всю информацию, которую можно откуда-либо выделить; собирать все, что можно, и уже потом анализировать и сортировать узнанное.

Я вытащила из видика перемотавшуюся кассету с информацией, не убавившей и не прибавившей ничего к моему представлению о деле, и стала собираться на работу.

— Машка, ты хреново выглядишь, — поприветствовала меня коллега, помощница прокурора Лариса Кочетова в коридоре прокуратуры. — У тебя круги под глазами и волосы сегодня плохо лежат…

— Спасибо, дорогая, — отозвалась я. — Ты прямо как Толстой: «Не могу молчать»…

— Ну, если ты сегодня перед выходом из дому смотрелась в зеркало, тогда это для тебя не новость. Не выспалась, что ли?

— Не выспалась.

— Хочешь кофейку? Сразу проснешься.

— Ну давай, — согласилась я, хотя вообще-то кофе не люблю, предпочитаю чай; может, и правда встряхнусь. Чайник в кабинете у Лариски уже кипел.

— Ленечка-то сегодня приедет? — спросила она, пододвигая мне банку растворимого кофе. — Он обещал супчики привезти.

— Какие супчики? — удивилась я.

— «Галина Бланка», гороховый с хересом, грибной и куриный.

— Откуда?!

— Да у него приятель супчиками торгует, Ленька и раньше иногда привозил, ты что, не помнишь?