Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин

– Никто вас не обвиняет. С вами хотят поговорить, выяснить некоторые детали.

Сабло стояла напротив Рытькова, коренастого, плечистого парня с русым бобриком и приятным лицом, и смотрела на него в упор яркими карими глазами, испуганными и одновременно до отчаянности решительными, словно предполагавшими любые непредвиденные поступки.

– Слушай, – сказала девушка и отстегнула кнопку на кармане своей синей кофты, – я ваши ментовские порядки знаю. Давай договоримся. Ты возвращаешься к своим и сообщаешь, что меня не застал. Я тебе выкладываю пятьсот баксов. Идет?

– Ты, подруга, в своем уме? – решил больше не церемониться Александр. – Какие пятьсот баксов?!

– Хорошо. «Штука».

– Мне вообще-то деньги нужны, – небрежно проговорил Рытьков, делая вид, будто усиленно соображает.

– Тысячи долларов тебе мало? Ну, ты хапуга…

– Я тебе честно скажу. Если б тут сыпалась какая-нибудь афера… Или сперли чего-то… Или даже при убойном деле ты плескалась сбоку, я бы взял. Но тут четко твой труп. Слепакову убила ты, установлено. А за этим прокуратурой шьется длинное дело. Ты хочешь, когда тебя возьмут… а тебя обязательно возьмут… чтобы я мотал пять лет строгого режима? Давай, одевайся.

Рытьков взял за ручки черную сумку, приподнял.

– Ого, солидно собралась.

– Причем тут мои вещи?! Санкция прокурора есть? – закричала Сабло, пытаясь вырвать сумку из рук Рытькова.

– Какой тебе сейчас прокурор?.. Он тобой еще займется, успеешь! – грубо оборвал ее опер. – Бери сумку и двигай вперед, пока я тебя в браслеты не оформил.

И тут Рытьков увидел мужчину, выскочившего, как беззвучное привидение, из ванной комнаты. Словно хищник, тот молча прыгнул на Александра.

Скрипнув зубами, старший лейтенант отбросил медсестру, вцепившуюся ему в больное плечо, и резко ударил нежданного противника кулаком в подбородок. Тот шарахнулся к стене, выплюнув матерщину с кровью. Рытьков вскинул кулак для повторного сокрушительного свинга, но тяжелый металлический предмет обрушился сзади на его голову. В глазах стало темно, он пошатнулся. От следующего удара колени Рытькова подогнулись. Он потерял сознание и повалился на пол лицом вниз.

Утирая окровавленный рот ладонью, мужчина, выскочивший из ванной комнаты, пинал опера ногой:

– Кончать мента! Кончать гада!

– Ни к чему, – тяжело переводя дыхание, сказала Сабло. Она поставила бронзовую вазу на подсервантник. – Ищи веревку, руки ему связать. Нет, стой-ка, у него наручники должны быть. Сумеешь надеть?

Они перевернули неподвижное тело. Повозившись, мужчина завел руки лейтенанта за спину и звякнул наручниками.

– Всё, бери сумки. Уходим. Из-за тебя, дурака, задержались, дождались опера. А если бы он был не один и со стволом? – Юлия Сабло торопливо застегнула короткую песцовую шубу. Мужчина напялил пальто, ушанку, сгреб ручки обеих сумок.

– Замочить бы подлюгу!.. Чуть челюсть не сломал, гад!.. У него ключи от машины, угоним?

– Машина наверняка служебная. Не будем вязаться, – остановила его злобные намерения девушка. – Лишние пять лет сидеть хочешь? А если что, они за своего на зоне удавят. Потом объявят родственникам, что повесился.

– Пускай поймают сперва!

Вышли. Оглядываясь чутко, как звери, заперли дверь. Спустились пешком по лестнице. Оказавшись во дворе, молниеносно размазались среди ноябрьской промозглой тьмы.

* * *

Гороховский и Минаков нашли и задержали бомжа Суханова по подозрению в убийстве своей сожительницы Гули Кармановой. Сержант Селимов очень удивлялся: «Что взяла имя такое? Гуля! Почему – Гуля? Вот у нас в школе милиции двое учились. У одного фамилия Мухин, а у другого Немухин. Еще учился Антадзе, грузин российский, так он даже в ярость приходил: «Что за люди! Один – Мухын, второй – Нэ Мухын… Зачем? Нарочно! Чтобы всех путать!» Опера смеялись, хотя смеяться было нечему. Погибла несчастная, опустившаяся, еще не старая женщина.

– Мотивы-то какие? – жуя хлеб с колбасой и запивая «Клинским» пивом прямо из горлышка, спрашивал сослуживцев Маслаченко. – Деньги не поделили? Выпивку?

– Скажешь… – фыркал ехидно старлей Гороховский, тоже державший в жилистом кулаке бутылку «Клинского». – Убийст во совершено из-за ревности.

– Ну да! – не поверил капитан. – Она, говорят, на человека-то не похожа. Так… пресмыкающееся неизвестного вида по Брэму.

– А он-то лучше, что ли? Грязный, вонючий, заросший. Не то бармалей, не то леший… А вот… любовь… ревность…

– Люди есть люди, – задумчиво сказал старший сержант Минаков, скуластый, в форме с надраенными пуговицами. Он ел булку с изюмом и прихлебывал из пластмассового стаканчика кофе.

– Паша пивко-то не уважает. Образцово-показательный мент, – юмористически хвалил приятеля Гороховский.

– Не в том дело, – солидно, без шутливости проговорил Минаков, с сожалением поглядывая на пенистый, всем любезный напиток. – Горло у меня дерет чего-то, надо пить теплое. Не затемпературить бы.

– И кто же соперник? – вернулся к «бомжовому убийству» Маслаченко.

– Один из той же компании, Григорий Гутержиков. Ну, этот ничего еще, поприличней. Интеллигента из себя строит, пряника ломает. Взяли его, говорю: «Давай, колись». А он плечьми жмёт: «Я-то где виноват? Это Суханов, дурак, взбесился от белой горячки, будто Гулька в меня влюбилась…» Ей-богу, цирк на Цветном бульваре… Да, кстати, Андрей, тебя по телефону дама разыскивала. Говорит, по поводу Слепакова и какого-то клуба… Еще будет звонить.

– Иду, – Маслаченко торопливо допил «Клинское» и поспешил из магазинчика, находившегося рядом с милицейским управлением, в свою комнату. Снял длинное пальто, шарф и берет. Только присел к столу, звонок. Тихий женский голос осторожно попросил:

– Капитана Маслаченко, пожалуйста. Будьте любезны.

– Маслаченко слушает.

– Это беспокоит бывшая сотрудница Всеволода Васильевича Слепакова. Покойного… – Она остановилась, обдумывая, очевидно, последующие фразы.

– Да, вас слушают, – нетерпеливо сказал Маслаченко.

– В ночь, перед тем как… перед самоубийством я возила Всеволода Васильевича в Барыбино, на своей машине… – Она опять остановилась и вздохнула в трубку.

– Да, да, я вас внимательно слушаю.

– Там с ним… я вам потом расскажу подробно.

– Вы можете приехать в управление милиции в Строгино? Знаете, где это?

– Я знаю. Но сын не разрешает мне ехать.

– Почему? – невольно рассердившись, спросил капитан.

– Он опасается, что меня выследят люди из Барыбино, из феминистского клуба.

– Почему он так считает?

– Когда мы ехали после похорон Всеволода Васильевича, нас преследовали неизвестные на сером «шевроле». Сыну с трудом удалось оторваться и… Мы от них еле избавились.