Долгий уик-энд - Вероника Генри

– А это от меня. – Джеральд преподнес ей персональный дегустационный бокал фирмы «Ридель» и тут же вскочил. Он откупорил бутылку, загораживая от Клэр этикетку, и плеснул на два пальца красного вина.

– Ну-ка, скажи, что ты об этом думаешь, – потребовал глава семейства.

Клэр вдруг расплакалась.

– Простите, – удалось ей выдавить сквозь всхлипы. – Я себя плохо чувствую…

Она выскочила из комнаты и заперлась в туалете на первом этаже. Надо взять себя в руки. Ради Изабель. Изабель, которая ведет себя так, словно все в полном порядке. Откуда у нее силы берутся? Ведь она знает, что проводит Рождество с мужем и любимыми сыновьями в последний раз…

Присутствие Изабель ощущалось даже в этой уборной. Помещение идеально отражало вкус хозяйки дома. Выкрашенное в серовато-розовый цвет, оно напоминало знаменитый индийский город Джайпур. На потолке красовалась старинная люстра; изящные подвески-капельки сверкали и чуть слышно позвякивали. Полотенца были толстыми и мягкими, а большой брусок мыла кремового оттенка благоухал лавандой. Какой контраст с гостевым туалетом в доме Клэр! Там царила аскетическая пустота. Старенькое дешевое полотенце почти никогда не стирали. Обычное мыло из супермаркета рассохлось и пошло трещинами, в швы между плитками въелась грязь. Единственным свидетельством декораторских потуг являлся просроченный календарь с изображением Озерного края. Откуда он взялся? Мистер и миссис Марло никогда не ездили в отпуск. Клэр внезапно остро потянуло к родителям. Сегодня утром кухня дома показалась ей безопасной гаванью.

Клэр опустила крышку унитаза, села и прислонилась головой к стене. Напротив висел фотоколлаж, которые так любят представители английского среднего класса; Клэр видела похожие в домах у друзей Ника. Чудесная хроника семейства Барнсов. Счастливые пухлые карапузы скатывают в рулон ковер. Три белобрысых мальчугана резвятся в саду. Крикетные матчи. Горнолыжные склоны. Вечеринки. И на каждом снимке – Изабель. Красивая, улыбающаяся, полная жизни и любви, взирающая на семью с нескрываемой радостью.

Клэр никогда не видела свою мать такой. Беспечной. Пьяной от любви. Мама ни разу не давала воли чувствам. Никак не показывала, что близкие для нее что-то значат.

Согласилась ли бы Клэр пожертвовать своей матерью ради Изабель? К горлу подкатил тяжелый ком. Смерть мамы наверняка принесла бы меньше горя. Если, конечно, горе можно измерить. Клэр отмахнулась от этой мысли, готовая возненавидеть себя за эгоизм. Ведь если бы умерла не Изабель, а мама, у Клэр оставался бы шанс быть счастливой с Ником. Она сама и ее отец, разумеется, печалились бы, но…

«Не хочу об этом думать!» Нельзя сравнивать последствия от смерти двух людей; нельзя считать, что один человек ценнее другого лишь потому, что у него больше детей или он теплее душой. Клэр уверена – мама ее любит. Просто ей не хватает яркой эмоциональности Изабель.

– Клэр, ты там как? – постучал в дверь Ник.

– Прости. – Она вышла из своего укрытия. – Сама не знаю, что на меня нашло.

– Ты чувствуешь себя виноватой, – с пониманием посмотрел на нее Ник.

Клэр испуганно уставилась на него. Он что-то знает?

– Из-за чего? – заикаясь, спросила она.

– Из-за того, что бросила в Рождество родителей.

Клэр потерла лоб. В голове шумело. Не надо было пить столько шампанского. В «Мельнице» бокал, как по волшебству, наполняется сам собой. Господи, она сейчас рухнет замертво…

– Похоже, тебе лучше прилечь, – подхватил ее Ник.

– Ник, – выпалила Клэр. – Я не могу… Не могу больше…

– Что?

Лучше признаться. Слишком уж тяжела ноша. Клэр сама не выдержит.

– Клэр, милая, на тебе лица нет. – Из гостиной вышла Изабель. – Пойдем-ка со мной. Тебе нужен «Лемсип» с медом и двойная доза витамина С. Ник, огонь в камине догорает. Подбросишь поленьев?

Не успели молодые люди ничего сообразить, как Клэр увлекли на кухню, где Изабель приготовила ей пресловутый «Лемсип».

– Я не смогу, – в отчаянии призналась Клэр.

– Придется. – Изабель добавила в чашку ложечку меда манука и твердо добавила: – Все идет как надо. Мы чудесно проводим время. Празднуем Рождество, которое запечатлеется в нашей памяти навсегда. Не будем ничего ломать.

– Как вам удается быть такой?.. – Клэр взяла горячую кружку.

Жизнерадостной. Пленительной. Непринужденной. Бодрой. Беззаботной.

– Мне очень тяжело, – с горькой улыбкой ответила Изабель. – Я просто не показываю. Еще успею расклеиться окончательно. Скоро у меня для этого будет уйма времени.

Первое января… При мысли о Новом годе Клэр начинало мутить. Но пока есть время, надо собраться с духом. Бесстрашная Изабель Барнс заслуживает поддержки. Клэр проглотила сначала «Лемсип», затем – очередную порцию шампанского и надела на лицо улыбку.

Той ночью она прижималась к Нику крепко-крепко, изо всех сил, насквозь пропитавшись потом и ужасом. Ник… ее Ник… как страшно его потерять…

До Нового года простуда не прошла. Клэр весь день помогала Барнсам готовиться к празднику. Смотреть в глаза Изабель она не могла. Остальным членам семьи – тоже. Спасибо болезни, на нее можно было списать минорное настроение. Вечером Клэр облачилась в короткое черное кружевное платье, купленное для нее Изабель, облегающие сапоги до колен и серьги-подвески.

– Какая ты красивая! – восхитился Ник.

– Ты тоже выглядишь чудесно. – Она бесцветно улыбнулась и отошла в сторону, чтобы не показывать подступивших слез.

Мальчики нарядились в смокинги и выглядели невероятно красиво. Изабель наверняка ими гордится. Как же тяжело…

Вечер Клэр как-то пережила. Людей пришло много, и ей постоянно приходилось подливать напитки и разносить канапе. Но когда стрелки приблизились к полуночи и возбуждение гостей, вызванное наступлением нового тысячелетия, стало нарастать, она тихонько пробралась в кухню. Этого никто не заметил – все толпились в холле возле часов. Там царил праздник, Принс пел во всю мощь «Тысяча девятьсот девяносто девятый», радость и оживление били через край.

Клэр свернулась калачиком в большом мягком кресле возле массивной старомодной плиты. «Изабель будто перевалила всю свою вину и горе на меня, – обреченно подумала она. – И я теперь с ними не расстаюсь. Я – как суррогатная мать, вынашивающая большой клубок боли, который дальше будет лишь расти, расти, расти… Конечно, Изабель страдает, но разгребать последствия придется мне. Это на меня выльются чувства Барнсов… Это мне придется утешать их боль и облегчать муку. Боль и муку, которых Изабель так искусно избегает».

Из холла донесся громкий хор голосов, отсчитывающих секунды до полуночи. Веселые крики, смех людей, взволнованных исключительностью происходящего, приветствующих рассвет нового тысячелетия. Их переполнял оптимизм, всегда охватывающий на пороге нового года – только тысячекратно усиленный. Будущее казалось безоблачным и ясным. Чистым листом. Год двухтысячный – возможность начать все сначала и изменить мир к лучшему.