Лето бабочек  - Хэрриет Эванс

Он улыбнулся мне.

– Нина. Привет. – Он кивнул Себастьяну, который тоже сложил руки. – Послушай, прости за это все. Должно быть, для тебя ужасно странно, что я вот так появился на пороге. – Он показал вниз. – В самом деле! – сказал он, почти весело. – Поверь мне, я не планировал возвращаться вот так. Мой самолет задержали, и у меня были проблемы с… Я понимаю, что уже ужасно поздно. – Он прокашлялся, замолчав под взглядом моей мамы. – Старый дом все такой же, как я погляжу. – Я проследила за его взглядом.

В оконном стекле прихожей была маленькая трещинка, куда мы с миссис Полл обычно засовывали картинки с изображениями того, как прошел мой день в школе, для папы, лицом наружу, чтобы он мог смотреть на них сверху, с небес. Трещину сделала я, когда однажды очень усердно наклеивала скотч. Стекло было оригинальным, и мы решили его не менять.

Я потрясла головой.

– Ты знала, что он не погиб, мама? – спросила я очень мягко.

– Дилайла, ты сказала ей, что я погиб? – спросил мой отец, придвинувшись поближе к ней.

– Конечно да! А что мне оставалось делать?

– Сказать ей правду! – Его глаза сверкнули, и он повернулся ко мне. – Ты выглядишь как она, – вдруг сказал он. – Сначала я не понял, но да – теперь вижу. Правда.

– Как кто?

– Конечно. Мне надо объяснить. Моя мать. Тедди.

Мама заламывала пальцы. Она тяжело вдохнула и со всхлипом выдохнула, как будто задержала дыхание на несколько лет.

– Послушай, Джордж. Я говорю еще раз. У Малка день рождения. У нас там внизу гости. Тебе нельзя входить.

У нас там внизу гости – это заставило меня улыбнуться, посреди всего этого кошмара. Моя рука поискала ее руку, и я проскользнула пальцами в ее раскрытую ладонь. Она так сильно сжала мою руку, что я услышала хруст костей.

Но Джордж Парр не обратил на нее внимания. Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ, на автомате, зачарованная им.

– Итак, послушай. Значит, ты правда ничего об этом не знаешь? Обо мне и о Кипсейке? И о том, откуда ты?

– Нет, – ответила я.

– И не знаешь, что происходит с тобой этим летом?

– Джордж, – мама выпрямилась. – В последнее время…

– Мам, – я отдернула руку. – Дай ему договорить. Здорово, если ты заставишь его прийти завтра. Но ради бога, пожалуйста, дай ему сказать, что он хочет, и потом он может уходить. – Я кивнула, снова посмотрев на него. – Продолжай… – Я замолчала. – Джордж? Папа?

– В конце лета тебе будет двадцать шесть. Верно?

Я кивнула, и мне стало странно приятно, что он помнит об этом.

– Она получила его, когда ей было двадцать шесть. Они все. Девочки, вот в чем дело. Только девочки. Все это чертово место теперь твое.

– Какое место?

– Кипсейк, он весь. Он принадлежит тебе. И время тебе узнать о нем. – Он посмотрел сквозь дверь, потом опустил глаза на меня. – Моя дорогая девочка, ты Парр. Это кое-что значит.

ЛЕТО БАБОЧЕК

Теодора Парр

В галерее Кипсейк, которая смотрит на море, есть портрет моего предка – Нины Парр. О Кипсейке ходит так много легенд, что трудно отличить выдумку от правды, но эта – самая мрачная из всех – оказалась правдой: в 1651 году, после того как Гражданская война наконец закончилась разрушительным поражением при Вустере, Чарльз II искал здесь убежища. Он пришел под покровом ночи, на лошади и потом на лодке, неслышно проскользив вдоль реки Хелфорд и потом по ручью к нашему дому. В Корнуолле он был в безопасности. Он знал, что корнцы любили своего Короля. Разве не сражались мы с ним при Лостуитиле? Разве не поднимались ради него всего лишь три года назад и двух миль не было от этих домов?

Нина приветствовала его, хотя она была одна в доме, за исключением слуг. Ее родители умерли, мать от водянки, а отца убили на войне, которая раздирала на части Англию. Ее жених, Гренвиль, был повешен в Плимуте. У нее никого не было, пока Король не приехал сюда.

Он остался на три недели. Мы ничего больше не знаем о тех неделях, хотя я часто представляю их вместе; иногда мне кажется, что я слышу их смех в забытых, пыльных углах этого зачарованного дома. Иногда я слышу их в саду. Я часто размышляла, где в первый раз он овладел ею. Они влюбились, вот что мы точно знаем.

После того как Король уехал, Нина была сломлена. Впоследствии ее служанка рассказывала, что она отказывалась есть. Как он уехал, унося с собой на губах ее поцелуй, локон ее волос и обещание, что Кипсейк будет всегда принадлежать ей.

В истории той ужасной войны наша роль в ней, хотя и маленькая, была упущена, и то, что случилось потом, также известно только нам: много месяцев Нина молчала, а потом родила ребенка от Короля, она скрывала свою беременность от слуг до тех пор, пока не пришло время. Через несколько месяцев после того, как родилась ее дочь, почти обезумев, Нина уволила всех слуг, кроме своей личной служанки, и пошла в крошечную семейную часовню, туда, где прятался Король, когда Круглоголовые пришли за ним. Она приказала замуровать себя в стену, и мастера рыдали, выполняя ее приказ. Там она медленно умерла от голода.

Она дала Мэтти, безутешной няне своей дочери, восковые беруши, чтобы бедная женщина не слышала, как Нина будет умолять выпустить ее. Но иногда няня слышала ее голос, бедной девочки. Она рассказывала, что Нина умирала долго. Что она была в бреду и думала, что снова видит Короля, и еще другие вещи: морских змеев и яркие огни.

Мэтти была подругой и товарищем Нины с детства, и они любили друг друга; она потеряла ребенка и была рада кормить грудью ребенка своей госпожи. Но каждый раз, когда она подходила к ней, Нина всегда кричала: «Оставь меня умирать».

С разбитым сердцем Мэтти в конце концов ушла с малышкой и поселилась снаружи в ледяном домике, теперь нашем Доме Бабочек. Когда она вернулась через неделю, везде наступила тишина.

Нина писала Королю, умоляя его вернуться. Она так и не увидела его ответного письма, которое мы храним в самой дальней секретной части дома. Рядом со мной лежит его письмо, когда я пишу это, его признание в любви, его записка, приложенная к прекрасной, чудесной, из бриллиантов и золота брошке в виде бабочки, которую он отослал для нее. «Внимательно прочитай надпись, любовь моя». По этой надписи мы знаем, что Король любил ее. То, что любят, никогда не погибнет, говорилось там.

Хотя это ложь. У меня больше нет этой брошки. Она потерялась. Я потеряла ее, когда потеряла все.

Это дом, в котором я выросла. Когда я была ребенком, мой отец разрушил лестницу с краю дома, где давным-давно другой мой предок – Руперт Вандал, прапраправнук Нины и главный разрушитель древнего дома, – снес средневековое крыло, развалины которого все еще лежали во времена моего детства.