Каприз дочери босса - Бронуин Джеймсон

— Так сильно, что при малейшем препятствии ты собрала вещички и ускакала в Лондон?

— Ты, видимо, ожидал, что я буду болтаться поблизости в ожидании, когда твое мнение изменится?

— Нет. Я ничего не ждал от тебя, принцесса. — Одним пальцем он повернул ее лицо к себе и поцеловал в лоб. — И прилагаю, кстати, немыслимые старания, чтобы не изменить этому принципу.

И слова, и бесцеремонность жеста больно задели Парис, но она опустила голову, притворяясь, что занята расползшимися в стороны полами рубашки. Не надо ему знать, как ей обидно. Из того, что он говорил раньше, она сделала вывод, что за последние несколько недель они сильно продвинулись в своих отношениях. Прими к сведению намек, Парис. Не жди от него слишком многого.

Обеими руками она пригладила рубашку и выдала одну из лучших своих улыбок, говорящих, что все в порядке.

— Тем не менее я от тебя кое-чего ожидаю.

Джек застыл.

— Надеюсь, что ты способен выполнить свое обещание относительно угощения.

Он молчал и смотрел на нее так пристально, что она растерялась.

— И это все, чего ты хочешь? — спросил он.

Сердце Парис упало. Неужели ошиблась? Предлагали ли его бездонные глаза больше, чем обед, больше, чем его тело? Она склонилась к нему, коснулась кончиками пальцев его рта.

— Я хочу тебя, — тихо призналась она, но гордость побудила ее вскочить. Не может она больше притворяться похотливой девкой, не требующей ничего, кроме удовлетворения физических потребностей. Стоит выдержать некоторую дистанцию. — Я пойду в душ, а потом посмотрим, что там с едой.

В ответ — молчание. Затылком она чувствовала его взгляд, призывающий остановиться и оглянуться. Запахнув болтающуюся на ней рубашку поплотнее, она небрежно подняла плечико.

— Если ты все еще в настроении.

— Почему нет?

Парис не знала, как реагировать. Эмоции ее явно выбились из привычной колеи, что неудивительно. Сколько уже их крутили, вертели, сбивали в кучу, странно, что они совсем не исчезли за последнее время.

Чего он от нее хочет? Взаимоотношений с какими-то обязательствами. Ну, и как прикажете это понимать? Надо сматываться отсюда поскорее, пока она не совершила что-нибудь безнадежно дурацкое, отдающее дешевой мелодрамой — например, расплакалась.

— Я иду в душ, — пробормотала она и исчезла раньше, чем Джек успел ответить.

Так в чем же суть?

Джек метался по кухне, хлопая дверцами шкафов, открывая ящики и тут же забывая, что он ищет. Скреб подбородок и облокачивался на стойку, призывая себя к выдержке. Отдаленный шум воды врывался в окружающее его затянувшееся молчание. Удручающие размышления лезли в голову, не отпуская ни на минуту.

Максимум десять секунд — и он окажется в ванной, откинет занавеску в сторону. Еще десять, и ее влажное, пахнущее мылом тело будет прижато к кафельным плиткам. А он будет, слившись с ней, выпытывать правду. Он глухо выругался, вцепившись в стойку побелевшими пальцами.

И что он докажет?

Ничего, кроме того, что уже и так ясно. Одним небрежным пожатием плеч она способна превратить его в ненормального. Не может он больше слушать ее вымученные заявления о том, что она его хочет.

Как сильно? И надолго ли?

Ему надо знать, и он узнает… но не в ближайшие несколько секунд и не голый. Пренебрежительно фыркнув, он признался себе, что может требовать правды хоть всю ночь напролет, а после вспомнить только невероятное ощущение от близости, дикое упоение от ее стонов, радость узнавания своего имени на ее губах.

Черт! Он сжал пальцами горбинку носа, крепко зажмурил глаза и со свистом выдохнул. Проклятье! Надо что-то делать помимо того, чтобы вспоминать. Кофе!

Внезапно его осенило, что он ищет. Растворимый она терпеть не может, где-то должна быть кофемолка. Он более осознанно начал шарить по шкафам и нашел искомое среди множества других электроприборов.

Повод для удовлетворения налицо — чудо техники все еще упаковано, и в коробке лежит подробная инструкция.

Запустив процесс изготовления бодрящего напитка, он открыл холодильник и исследовал его содержимое.

Яйца, ветчины нет — первоначальное решение отпадает.

Можно приготовить оладьи. Отыскав где-то половину нужных ингредиентов, Джек ощутил покалывание в спине и понял, что она тут, наблюдает за ним. С нарочитой предосторожностью выпрямившись, он напомнил себе, что следует набраться терпения. Не позволять ей растоптать все его благие намерения.

Он обернулся. Она стоит в дверном проеме: волосы упали на лицо, кожа мягкая и розовая после душа.

Бледно-розовый халат, видимо, надет на голое тело.

Его инстинкты встрепенулись, взбодрилась и поднялась его плоть. Но Парис отвернулась, защищающимся жестом скрестив руки на груди.

Джек мысленно надавал себе пощечин и вернулся к прерванному занятию. Несколько секунд было потрачено на безуспешные усилия, после чего он понял, что пришел в себя еще не до конца. Похоже, он ищет муку в холодильнике.

— Где у тебя мука?

Парис беспомощно пожала плечами. Зачем ему мука?

— Она есть?

— Хм, в буфете полно всего, что я никогда не использую. Каролина припасла еще до моего переезда сюда. Она, наверное, думает, что я умею готовить.

— Большая часть людей умеет. — Вполне естественно, что он ответил, так обычно поступают нормальные люди. Но удивление от того, что он никуда не сбежал да еще укоризненно поучает ее, снова вывело Парис из себя.

— Может, просто некому было меня учить.

Он выглянул из-за дверцы шкафа с миской и немедленным кратким советом:

— Может, тебе пойти на курсы? Большинство людей учатся чему-нибудь новому.

Она прикусила губу, подавила предательское пощипывание в горле, обозвала себя парой обидных прозвищ, потому что он оказался прав, и повернулась, собираясь выйти.

— Нет, — рявкнул Джек, возможно, с большим напором, чем предполагал, но приказ сработал.

Парис остановилась, распрямила плечи. От легкого движения облегающая тело материя заискрилась переливающимися огоньками, напоминая Джеку, насколько разумнее позволить ей надеть на себя побольше одежды. Но тут она развернулась и вздернула свой проклятый подбородок, а взгляд убегающих глаз оказался влажным и серым, как небо, затянутое облаками.

— Ты ничему не научишься, если будешь всегда сбегать. — Голос Джека был таким же натянутым и жестким, как узел у него в груди.

Еда — первое, откровенный разговор — второе, кровать — третье, напомнил он себе, отходя в укромный уголок за буфетом, где до того заметил сковороду.