Дом одиноких сердец - Чингиз Абдуллаев

– Какой-то процент надежды есть всегда, – задумчиво произнесДронго.

– У меня он слишком маленький, – ответил Мишенин, – слишкомиллюзорный, чтобы стараться. Хотя, наверно, вы правы. Надежда умираетпоследней. Но только не в моем случае.

– Вы хорошо знали Боровкову?

– Неплохо. Во всяком случае, познакомился с ней достаточноблизко. Конечно, она была не из приятных собеседниц, но кто в ее возрасте иположении бывает приятным?

– Мне рассказывали, что она публично оскорбила Угрюмова.

– Да, я слышал об этом. Но она многих задевала такимобразом. Это еще не основание для того, чтобы ее убить.

– С женщинами она тоже не ладила.

– Ее перевели в палату к «царице Тамаре», – усмехнулсяМишенин, – это была гениальная идея нашего заместителя главного врача. Онадумала, что они давние знакомые, хорошо уживутся друг с другом. Так в итоге мывсе время только и слышали, что их ор. А потом Боровкову определили наверх, ина этом все закончилось. Я думаю, что Тамара Рудольфовна доведет до инфаркта исвою новую соседку, которая просто плачет от нее.

– Вы имеете в виду Желтович? Насколько я слышал, их скороразместят в разных палатах.

– Значит, мы продлим существование Казимиры Станиславовныеще на несколько месяцев, – улыбнулся Мишенин, – и они с Ярушкиной побьют всерекорды пребывания в этом хосписе. Я иногда захожу к Желтович, она оченьинтересный человек, многое помнит, много читала. Вы знаете, сколько генераловбыло в ее семье? Даже трудно сосчитать. В общем, им с Ярушкиной повезло.

– Разве это плохо?

– Для обеих, наверно, хорошо. Здесь им даже лучше, чем дома.Тепло, сытно, вокруг люди, врачи. Если и уходить, то в такой уютной, почтидомашней обстановке. Между прочим, я вспомнил. В ночь смерти Боровковой я виделв коридоре Угрюмова. Он опять курил в столовой.

– Когда это было?

– Примерно в четыре или пять часов утра. У нас куритьзапрещено, а он где-то достает сигареты и все равно курит. Полагаю, что емупомогают наши сторожа, больше просто некому. У вас есть еще ко мне вопросы?

– Нет. Извините, что отнял у вас время. Вы останетесь одинили решите объединиться с Угрюмовым?

– Только не с ним. Он полностью оправдывает свою фамилию.Неприятный и мрачный тип. Я вообще думаю, что он случайно попал к нам, простоего нефтяная компания раскошелилась. Он явно не вписывается в наш контингент.Но мне обещали, что скоро к нам приедут двое новых пациентов. Один – известныйспортсмен, а другой – не менее известный актер. Вот с одним из них меня ипоселят. Поэтому один я буду оставаться не так долго.

– У вас новости буквально разносятся по коридору. Вашглавный врач сказал об этом только сегодня.

– И мне сразу же передали. Любая новость, которая может хотькак-то улучшить нам настроение, сразу становится достоянием всех. У нас такиетрадиции: радоваться даже небольшим новостям и маленьким успехам.

– Я вас понимаю. Спасибо за то, что нашли для меня время.

– Не за что, – пожал плечами Мишенин.

Дронго вышел из палаты и увидел в коридоре Вейдеманиса.

– Пришла Ярушкина, она ждет тебя в комнате завхоза. Толькоучти, что у них в час дня будет обед. У тебя мало времени.

– Я помню насчет обеда, – кивнул Дронго.

Ярушкина сидела на стуле в голубом халате и терпеливо ждала.Увидев вошедшего Дронго, она улыбнулась.

– Вчера вы покорили всех наших женщин, – сообщила она.

– Я старался изо всех сил.

– У вас получилось. Такой красивый жест. Все наши говоряттолько про вас.

– Спасибо. Извините, что я не даю вам отдохнуть сразу послеваших процедур.

– Ничего, – сказала она, – у нас скоро будет обед, и мы всеравно должны будем идти в столовую.

– Вы уже давно находитесь здесь?

– Да, можно сказать, что я старожил. Уже восемь месяцев.Говорят, что так долго здесь никто не задерживался.

– Желаю вам прожить еще столько же.

– Спасибо, но это уже нереально. После того как я осталасьсовсем одна, то решила, что это место самое подходящее для меня.

– Насколько я знаю, ваш супруг уже давно покинул вас.

– Давно, – согласно кивнула она. – Он был прекрасныйчеловек. Мир его праху. А я жила вместе со своей старшей сестрой. Она умерла впрошлом году, и я решила, что не должна больше никого беспокоить. Собрала вещии переехала сюда, тем более что у меня к тому времени нашли целую кучуболезней.

– Вы мужественная женщина, – сказал Дронго. – Насколько яслышал, вы раньше были знакомы с Шаблинской.

– Кто не знал Марину Шаблинскую в нашем городе! – всплеснуларуками Ярушкина. – Она была звездой, примой, настоящей балериной… Не такой, какнынешние. Ногу нормально поднять не могут, а уже считают себя звездами. Если быона жила на Западе, то давно была бы миллионершей. Но в наших условиях…Квартиру она оставила кому-то из родственников, а сама переехала сюда, когдаврачи поставили ей такой неприятный диагноз. Она прошла уже через две операциии сохраняет такую веру в жизнь, такое мужество, что всем остальным нужно простоу нее поучиться.

– Вы правы. Но, насколько я понял, не все в вашем хосписепроявляют свои лучшие человеческие качества. Некоторые проявляют и худшие.

– О ком вы говорите?

– Например, умершая Боровкова или Тамара Рудольфовна.

– Об умерших нельзя плохо говорить, – напомнила Ярушкина, –но насчет Тамары… У некоторых действительно портится характер, но люди всеравно остаются людьми. Может, вы слышали историю, как покойная ГенриеттаАндреевна накричала на Угрюмова в столовой. Стала упрекать его, что он самзагубил свою жизнь, разрушил печень алкоголизмом. Он встал и ушел, чтобы неспорить с ней. А она потом долго плакала. Понимала, что зря обидела человека. Ивы знаете, что она сделала? Пошла к нему в палату и попросила прощения. Ястояла рядом в коридоре и все сама слышала. Она не постеснялась пойти ипопросить прощения. Конечно, я сразу об этом всем рассказала. Она была немноговзбалмошной женщиной, властной, сильной. Сказывалась ее прежняя работа –столько тысяч мужиков было в ее подчинении! Но на самом деле она была оченьтонким, чувствительным человеком. Вы бы видели, как она относилась к КазимиреЖелтович – ведь она знала еще ее отца, профессора Станислава Желтовича, которыйбыл сыном царского сановника. Он был известным архитектором. В Санкт-Петербургедаже есть дом Желтовича. Дом ее деда. Их не посмели тронуть даже в тридцатыегоды, когда арестовывали всех, кого только могли. Поэтому я всегда говорю, чтонельзя судить о человеке только по его словам. Нужно посмотреть и на егопоступки, на его поведение.