Куриный бульон для души. 101 история о животных - Кэрол Клайн

Вертолет увез пса вместе с инструктором. Я похлопал его на прощанье по плечу и задумался, отправят ли они нашего приятеля домой. Каким же я был наивным пацаном! Спустя пару недель они вернулись. Красавчик освоил еще несколько способов выманивать у меня часть ужина.

Середина лета 1967 года. Мы были в тысяче метров от огромного поля при крохотном хуторе под названием Суи-Трес. На этом поле заняло оборону американское артиллерийское подразделение. Его окружали две с половиной тысячи вьетконговцев. Нашей задачей было пробиться к артиллеристам и обеспечить их безопасность.

Мы ночевали прямо на земле в джунглях, положив головы на каски. Незадолго до рассвета со стороны Суи-Трес донеслись звуки прерывистой автоматно-пулеметной пальбы и взрывы тяжелых боеприпасов. Пришла пора встретиться с врагом лицом к лицу.

Я надел каску и потянулся за остальным снаряжением. Красавчик подошел ко мне, желая проверить, не найдется ли у нас минутки позавтракать. Темные джунгли наполнились обычным приглушенным шумом произносимых вполголоса ругательств и шороха экипировки. А к нам уже летели ракеты советского производства, которые вот-вот должны были начать разрываться в верхушках деревьев вокруг нас. Звук приближающихся ракет похож на свист пара, за которым следует долгое мгновение тишины, а потом оглушительный, сокрушающий легкие гром.

Воздух наполнился пылью. Я лежал ничком на земле, не понимая, как очутился в таком положении. Вокруг меня раненые звали медиков. Моя каска оказалась рассечена шрапнелью и больше ни на что не годилась. Длинный черный хвост Красавчика смущенно вилял подле меня. Инструктор заставил его лечь на брюхо в ожидании приказов. Но ждать смысла не было: молодой солдат уже отдал свой последний приказ.

Я бережно оттащил Красавчика в сторону и стал поглаживать его по спине. Липкая красная жидкость измазала мою ладонь и потекла по боку пса. Крохотный осколок шрапнели прошил его спину чуть ниже позвоночника. И снова казалось, что пес не замечал ранения, пытаясь вывернуться из моих рук, чтобы быть рядом со своим инструктором.

– Он не выжил, – сказал я псу, опустившись на колени и прижимая его к груди. – Он просто не смог.

Каждому «джи-ай» выдают широкий матерчатый бинт в тускло-оливковой сумочке, которая крепится на разгрузочный жилет. Правила требуют бинтовать раненого солдата его бинтом, приберегая свой для себя. У Красавчика бинта не было, и я перевязал его своим.

Пса забрали санитары вместе с другим раненым. Больше я никогда не видел Красавчика.

Восемнадцатое сентября 1967 года. Отслужив 11 месяцев и 29 дней во Вьетнаме, я собирался домой. Малярия уменьшила мой вес более чем на семнадцать килограммов. Я выглядел и чувствовал себя лежалым трупом в солдатских ботинках. Мое сердце было переполнено смертью – ее запахом, видом, ее мучительной окончательностью.

Я стоял в очереди на проверку зрения. У всех нас были планшеты с анкетами, которые следовало заполнить. Парень передо мной спросил, можно ли воспользоваться моей ручкой. Мы разговорились. По его словам, он был инструктором собак, а теперь собирался домой, на родительскую ферму в Айове.

– Там такая красота! – восторгался он. – Я уж не думал, что доживу до той минуты, когда увижу наши места снова.

Я рассказал ему о служебном псе, с которым подружился, и о том, что случилось с ним и его инструктором. От следующих слов моего собеседника у меня перехватило дыхание.

– Так ты имеешь в виду Красавчика! – воскликнул он, внезапно оживившись и улыбаясь.

– Да, а как ты догадался?

– Его отдали мне после того, как погиб мой пес.

На секунду меня затопило ощущение счастья. А потом в голове возникли две неприятные мысли. Во-первых, я должен был спросить его, что сталось с Красавчиком. Во-вторых, этот парень собирался домой, бросив верного пса здесь, продолжать служить, пока удача не повернется к нему задом.

– Ага… – проговорил я, глядя на носок своего армейского ботинка, старательно растирая им воображаемую сигарету. – И что же случилось с этим псом?

Парень понизил тон, как делают люди, когда приходится сообщать дурные новости:

– Его больше нет.

Я был по горло сыт смертью, настолько, что меня едва не вырвало. Хотелось просто сесть на пол и заплакать. Полагаю, этот парень заметил мои стиснутые кулаки и влажно блеснувшие глаза. Он заговорил еще тише, нервно оглядевшись.

– Он не умер, приятель, – сказал он. – Его больше нет здесь. Я упросил командира заполнить на пса свидетельство о смерти и отослал его домой к своим родителям. Он живет там уже две недели. Слышишь? Красавчик дома, в Айове.

Поступок этого худощавого фермерского паренька и его командира, безусловно, был мелочью по сравнению с глобальным воздействием войны во Вьетнаме, но для меня он явился символом того, что на самом деле происходило в сердце каждого из нас. Из всех решений, принятых во Вьетнаме, с этим мне уживаться легче всего.

Видно, есть в моей матери нечто такое, что привлекает орнитологов. Все началось много лет назад, когда кто-то из этих специалистов выяснил, что к ее птичьей кормушке прилетают дятлы редкого вида. Двое специалистов приехали к нам в дом и засели у окна, обмениваясь восклицаниями и фотографируя птиц большими профессиональными камерами. Но еще долго после того, как кокардовые дятлы удалились на покой, орнитологи сидели у нас. И потом все время казалось, что в доме и вокруг него постоянно пасутся трое-четверо из них, неизменно оставаясь на ужин.

В те дни (а дело было в пятидесятых годах) орнитологов нашей округи очень беспокоила судьба диких индеек. Это был редкий вид, к тому же чистокровные дикие индейки начали скрещиваться с фермерскими домашними птицами. Вид стал вырождаться. Это было исчезновение путем смешивания и разбавления, и орнитологи воспринимали его как такую же трагедию, как и более драматичная гибель странствующего голубя или каролинского длиннохвостого попугая.

Один орнитолог создал формулу для подсчета соотношения наследственности домашних и чистокровных диких индеек у отдельно взятой птицы путем сравнения угла полета при взлете и темпа ускорения. И в те печальные дни американские индейки летали низко и медленно.

Однажды весной, когда мне было шесть лет, я подхватила корь. У меня была высокая температура, и мама за меня беспокоилась. Она блюла в доме темноту и тишину и бесшумно передвигалась по комнатам, пробуя самые разные способы сбить температуру.

Даже орнитологи перестали приходить к нам, но не из страха перед болезнью или уважения к больной. Дело в том, что они обнаружили гнездо дикой индейки. Согласно упомянутой формуле, самочка была чистокровной дикой индейкой – ни грана лениво текущей домашней крови в ее венах! – и орнитологи разбили лагерь в лесу, защищая гнездо от хищников и без устали фотографируя.

Однажды вечером у нас зазвонил телефон. Это оказался один из орнитологов.