Популярность. Дневник подростка-изгоя - Майя ван Вейдженен

Мои чувства меняются, когда откуда-то появляются незнакомые руки и гладят меня по спине. Вокруг собираются семиклассницы и обнимают меня, говоря, как им грустно. Люди дают мне носовые платки и заботливо гладят по волосам.

Может, в этот момент я должна чувствовать, что популярна, но я чувствую только оцепенение. Какая может быть популярность, когда случается горе. Остаются только человеческие сердца, любовь, боль. Мы все любим друг друга, глубоко в душе, и когда видим другого человека в тяжелую минуту, нам непроизвольно становится больно за него.

Я успокаиваюсь в объятиях совершенно посторонних людей, с которыми никогда раньше не разговаривала. На третьем уроке я вижу Карлоса Санчеса. У него красное лицо, и он прячет в глазах слезы, упорно заявляя, что ему просто «не по себе» из-за плачущих девчонок.

Вот она, всеобщая любовь, проявившаяся в самый неожиданный момент.

Эта любовь помогает мне продержаться весь день, и только дома я падаю в объятия мамы и папы и рыдаю.

Четверг, 8 марта

Сегодня в школе мне кажется, что все вернулись к прежней жизни. Больше никто не плачет, так что свое горе я приберегу до тех пор, пока не останусь одна.

Я возвращаюсь домой и слушаю первый диск, который подвернулся под руку – это «АББА». Я ложусь на кровать и плачу. Я не хочу, чтобы другие видели мои слезы. Это не так хорошо мне знакомая грусть-печаль. Мне трудно признавать, что внутри я совсем сломлена и стянута узлом нескончаемой боли, которая никуда не уходит. Я плачу в подушку, качая головой под ритм «Money, Money, Money» (тема денег преследует меня?).

Мне придется пройти через это в одиночку, сколько бы времени ни ушло на то, чтобы прожить горе.

Со мной пока никто не связался насчет подработки. Видимо, денег в этом месяце мне не видать.

Мы с семьей перебираем коробки с папками и бумагами. Броди находит двадцатку, забытую в одной из его старых открыток на день рождения.

Я просматриваю тонны барахла и не нахожу ничего.

Суббота, 10 марта

Белая блузка по фигуре.

Черная юбка.

Черные балетки.

Большое мамино черное пальто.

Похоронный зал не очень далеко от нас. Мама паркует машину и мы идем под дождем в маленькую часовню, гудящую приглушенными разговорами. На большом экране над закрытым гробом, покрытым американским флагом, проигрывают слайд-шоу с фотографиями из жизни мистера Лоуренса: он с внуками, с женой, с учениками.

Я сижу и слушаю, как сыновья мистера Лоуренса рассказывают о его жизни и напоминают нам обо всем, за что он боролся. Он всегда видел в людях самое лучшее. В нем было столько мужества. Он был очень добрым и безгранично любил своих учеников.

Слезы текут по моему лицу, пока мы поем «О благодать», и все поднимаются выразить соболезнования семье. Когда я подхожу и представляюсь, все улыбаются. Его жена обнимает меня, и все его сыновья жмут мне руку.

– Хочу сказать тебе «спасибо» за то письмо, – говорит мне старший. – Оно очень много для него значило.

– Он всегда так гордился тобой. Очень гордился.

– Значит, Майя – это ты. Он тебя обожал. У меня на стене в рамке висит стихотворение, которое ты ему посвятила.

– Спасибо тебе огромное. Ты многое для него сделала.

Меня переполняют эмоции, и я с трудом могу говорить.

Мы с мамой идем по кладбищу. Ветераны салютуют покойному залпами. В тишине, которая следует за салютом, нас благодарят за то, что мы собрались здесь.

Перед тем, как уйти, я подхожу к гробу. Мне почти хочется смеяться оттого, каким маленьким он кажется. Как можно вместить столько жизни в двухметровую деревянную коробку?

Я кладу ладонь на полированную поверхность.

– Как попрощаться с вами? – шепчу я, наклоняясь ниже. – Вы всегда говорили мне, что у меня дар слова, и вот я стою и не могу подобрать ни единого, чтобы сказать, сколько вы для меня значили. Что заставило вас поверить в меня?

Слезы не прекращаются, и я вспоминаю последние слова, которые услышала от него: «Когда-нибудь она станет знаменитым писателем».

– Прощайте, мистер Лоуренс. Прощайте.

Мистер Лоуренс, эта книга – вам. Книга, которую вы никогда не прочитаете.

Я обещаю никогда не забывать вас.

Воскресенье, 11 марта

Во время церковной службы Наталия расставляет свои игрушки на стоящей перед ней скамье. Одна падает на пол, оставляя брешь, как выпавший зуб. Человек на той скамье нагибается и подбирает ее. Нат вырывает игрушку из его рук.

– Скажи «спасибо», – подсказывает Броди.

Наталия смотрит на человека прямо в глаза и говорит.

Но она плохо выговаривает некоторые согласные, и выходит что-то вроде «ыба».

Бетти Корнелл не распространяется на тему того, как уладить неприятные ситуации, в которых виновата младшая сестра, страдающая аутизмом.

Совет популярности от Майи

Если у вас есть эксцентричные младшие братья или сестры, крайне важно с младых ногтей научить их извиняться за свое поведение. Вам это пригодится.

Я снова раздаю листовки. Может, что-то из этого да выйдет.

Вторник, 13 марта

Мама и папа сегодня вечером идут в гости к друзьям и оставляют меня на пару часов нянчиться с младшими. Они даже заплатят мне десятку, и я приближусь в своей цели в полсотни. Как оплачиваемый профессионал я решаю провести немного времени один на один с Наталией, хотя могла бы просто включить ей «Чудо-зверят», и пусть смотрит, сколько влезет.

Если порученных твоей заботе детей нужно чем-то занять, их можно сводить в парк, на детскую площадку или на пляж. <…>

В плохую погоду можно и остаться дома. <…> Почитай им и предложи цветные мелки или краски.

Из-за отсутствия транспорта я выбираю чтение и рисование. Наталия показывает на картинку и дает ей название.

– Кошка. Мяу! Овца. Бе! Корова (на самом деле, лошадь). Му!

Она называет почти всех, кроме божьей коровки, но в самом деле, кто включает насекомых в книгу про животных на ферме?

После этого я говорю ей, что пора спать. Я пытаюсь закутать ее в одеяло, но она отказывается засыпать. «НЕТ!» – кричит сестренка, пока не вынуждает меня защекотать ее. Она со смехом пытается отплатить мне тем же. Щекотка в исполнении Наталии – это частые и болезненные тычки в грудь, так что я не в восторге от такой перспективы, но она лишь смеется и продолжает свое дело.

– Пощекочи? – просит она еще и еще.

Она очаровательная. Но в следующий раз я надену такой конусообразный лифчик, которые были в моде в 50-е. Тогда она не станет снова тыкать меня в грудь, потому что побоится уколоться.