Надеюсь и жду - Диана Гамильтон

— Адам, я ничего не знала об этом. Каким же ты был несчастным!

Она проглотила подступивший к горлу комок. Адам продолжал:

— Мне почти исполнилось семь, когда в моей жизни появился дядя Гарольд. Он был маминым братом, холостяком, владельцем преуспевающей компании. Позднее он объяснил мне, что так и не женился, поскольку не такой он глупец, чтобы привязать себя к одной женщине, а потом еще и отдать своими руками половину всего состояния, если эта женщина потребует развод. Можешь представить себе, какой это был холодный, суровый, расчетливый человек. Он сказал, что мама испортила меня своим воспитанием, и собирался взять меня к себе и сделать из меня мужчину, способного, когда придет время, занять его место. Этот процесс предполагал мое обучение в школе-интернате. Я же знал только, что не хочу, чтобы из меня делали «мужчину», как не хочу выполнять и других требований дяди, который внушал мне страх. Мечтал, чтобы вернулся мой отец. Я отчетливо помню день… — он заговорил быстрее, словно угадал, что она собирается издать какие-то сочувственные слова, и не испытывал желания их выслушивать, — когда я высказал ему все это. Что заранее ненавижу предназначенный мне интернат, что жду возвращения отца. Он заявил, что я никогда больше отца не увижу. Так и случилось, его следы затерялись где-то в Южной Америке лет двадцать тому назад. Потом дядя разъяснил мне, что отец женился на маме только ради денег.

Она происходила из состоятельной семьи, которая не имела никакого отношения к доходам компании «Халлем». Отцу хотелось вести беззаботную жизнь, иметь шикарные автомобили, элегантные костюмы, сорить деньгами направо и налево. Когда он понял, что Гарольд, доверенное лицо, ведающее маминой долей в семейном капитале, не собирается ему в этом потакать, он, не долго думая, оставил жену и сына.

— Но это ужасно, когда ребенку говорят такие вещи! — воскликнула Клодия, не в силах больше сдерживаться.

Ей хотелось плакать при мысли о том, каким ненужным, одиноким и потерянным чувствовал себя маленький мальчик.

— Может быть, — пожал Адам плечами. — Но, во всяком случае, я это пережил. Привык к интернату, завел друзей. И вот, наконец, я подхожу к самому главному. Друзья часто приглашали меня к себе на каникулы, и благодаря этому я узнал, что существует такая вещь, как сплоченная, любящая семья. С двумя родителями — отцом и матерью, — обладающими каждый своим опытом, своим видением жизни, мужским и женским, чтобы передать их детям. Именно этого я и хочу для моего ребенка, для Рози. Двое любящих родителей, которые будут с ней до тех пор, пока она в них нуждается. Надежность, душевный покой.

— Ох, Адам! — Клодия машинально схватила его за руку. Теперь она отлично понимала его побуждения, узнав историю детства, лишенного родительской ласки, наполненного горечью и сознанием того, что отец не настолько любил его, чтобы остаться в семье. Она отняла у него пять первых лет жизни его дочки, сделала из него — без его ведома и вопреки его принципам — непутевого отца. — Как мне жаль!

Сокрушительное раскаяние охватило ее, слезы хлынули ручьями. Клодия почувствовала, как он сжал ее пальцы.

— Не надо, — проговорил он, — не плачь, Кло.

Но это только ухудшило дело. Рыдания подступили к горлу, она уже была бессильна сдержать их. В смятении она услышала, как он негромко вздохнул и в следующий момент придвинулся ближе, обнял ее, прижал к груди и держал так, слегка покачивая, пока рыдания не затихли совсем. Как чудесно было находиться снова в его объятиях! Клодия словно вернулась домой, вынырнув из долгого мрачного безвременья, наполненного одиночеством и черной давящей тоской. Тоской по его силе, по сердечному теплу, по уверенности в том, что она небезразлична ему. Но главным образом, по его любви.

Он чуть-чуть отстранил ее, и она едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Не оставляй меня! Не уходи!»

Но он обхватил ладонями ее лицо, убрал шелковистые пряди с мокрых щек и нежно осушил поцелуями, текущие по ним, слезы. Его губы оставляли на ее нежной коже пылающие следы. Она не могла насытиться до конца блаженством, которое, как она считала, больше не повторится. Вихрь восторга вознес ее на самое небо, и руки ее сами устремились под мягкую кожу его куртки.

Она нежно провела ладонями по его свитеру из тонкой шерсти движением, полным трепетного ожидания.

— Не думаю, что это удачная мысль, Кло, — пробормотал он, но она не колеблясь, крепче обхватила руками его напряженное тело и прижала к себе.

Она доверчиво подняла к нему заплаканное лицо и успела услышать, как он резко втянул в себя воздух. В следующее мгновенье он наклонился и поцеловал ее.

Этот поцелуй был совершенно особенным. Даже самые яркие воспоминания об их прежних вспышках страсти — тогда ими двигала молодая кипучая кровь — меркли перед этим безумным порывом, бросившим их в объятия друг друга.

Она догадывалась по ненасытной жадности его губ, которые, все безраздельнее, овладевали ее ртом, что он чувствует, как горит ее тело, охваченное яростным пламенем желания, как отчаянно она жаждет его, открывается навстречу его неистовой мужской силе. Он знал это и реагировал, как умирающий от голода путник, приглашенный на царский пир.

Она задрожала под его руками, тело сотрясла дрожь экстаза, безумное чувственное напряжение проникло вглубь. Это ее мужчина, ее единственная любовь, и для нее ничего не изменилось. Да и как это возможно, если она рождена, чтобы принадлежать ему?

Они оба были несправедливы друг к другу, но это в прошлом. Все можно забыть и простить, и вместе начать созидать общее будущее.

Эта мысль так растрогала Клодию, что она едва не заплакала снова, на этот раз от радости, но все-таки сдержалась; ее губы выговорили его имя, а он ловко снял с нее старую майку и, наклонив темноволосую голову, припал губами к ее груди.

Эта чувственная ласка заставила Клодию сладостно изогнуться. Этого уже было слишком много, она могла умереть от одного только предвкушения невиданного блаженства. Когда же он начал покрывать жаркими поцелуями ее живот, она ладонями приподняла его голову и, устремив на него взгляд, просветленный любовью, пробормотала невнятно глухим голосом:

— Люби меня, Адам. Люби меня по-настоящему.

На мгновение он замер, и его глаза пронзили ее, словно два раскаленных серебряных кинжала. Сердце Клодии застучало, как в лихорадке. Неужели он сейчас напомнит ей о своем прежнем намерении не вступать с ней в супружеские отношения и покинет ее? Если это случится, вся вселенная рухнет!

Но на его губах появилась хорошо знакомая ей, опасная, чувственная улыбка. Набравшись смелости, она обеими руками нетерпеливо потянула за полы его куртки. Означала ли эта улыбка, что он хорошо помнит ее восторженную пылкость, которую она, не стыдясь, демонстрировала тем долгим жарким летом? Клодия не знала и не хотела знать. Ее по-прежнему безоглядно влекло к нему, и только к нему.

Охваченная жадным нетерпением, она лежала на постели обнаженная и горящими глазами смотрела, как он раздевается. Его движения были четкими и плавными, но, снимая рубашку, роняя ее на пол, расстегивая молнию джинсов, он, ни на секунду, не отрывал от нее взгляда.