Приговор - Иван Любенко

Когда большевики устроили октябрьский переворот, и армия стала разваливаться, он, как и многие, сорвал погоны и вернулся домой, в Петроград. «Революция смоет грязь, накопившуюся в России за целое тысячелетие. Она пройдёт по городам и сёлам свежим очистительным ливнем», — думалось ему холодными вечерами в нетопленной комнате. Но рассуждать — одно, а совершать поступки — сосем другое. И он всё ждал. Всё осматривался. Не торопился с выбором.

Только перемены в жизни чаще всего приходят неожиданно. Так случилось и с ним. И из стороннего наблюдателя, симпатизирующего большевикам, он превратился в одного из них.

В конце декабря прошлого года, он встретил бывшего сослуживца, унтер-офицера его полка, поступившего на службу во Всероссийскую чрезвычайную Комиссию. Вот он-то, хорошо помнивший их общие разговоры на фронте о необходимости революции в России, и предложил недавнему прапорщику вступить в только что созданную организацию по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Образованных чекистов было мало, и его приняли с радостью. За первый месяц не раз приходилось участвовать в обысках и арестах, а один раз даже расстреливать контрреволюционеров. К чужой смерти он относился философски, успокаивая себя тем, что все эти убийства — необходимая часть борьбы добра со злом и обойтись без жертв никак нельзя. Да, первый выстрел в безоружного человека дался трудно. Рука дрожала, указательный палец никак не мог побороть спусковой крючок револьвера. И всё-таки он выстрелил и попал точно в лоб молодому поручику, смотревшему на него с презренной, высокомерной улыбкой. Запахло порохом. Труп свалился почти бесшумно, точно огромная тряпичная кукла упала на пол. Но ничего, свыкся. Вскоре он стал членом РКП (б).

В начале февраля его и ещё девять человек неожиданно послали в Москву на специальные закрытые месячные курсы по ведению нелегальной разведочной деятельности. Было ясно, что всех отправят в разные места, находящиеся под властью белогвардейцев. Обучение состояло из занятий по стрельбе, технике изготовления самодельных бомб и шифрования. Разъяснялась так же и организация подпольной работы. Вскользь знакомили со способами вербовки и методами получения информации, как из официальных, так и неофициальных источников. Учили бывшие царские офицеры, перешедшие на сторону новой власти и вернувшиеся из ссылок революционеры, помнившие Ульянова (Ленина) ещё в самом начале его политического пути.

Курсы закончил с отличием и, как ему было рекомендовано, в портерной, где тайно собирались контрреволюционеры, удачно познакомился с поручиком и штабс-капитаном, которые решили отправиться на юг, чтобы вступить в Добровольческую армию. К Деникину добирались вместе.

Дорога заняла неделю. Наконец, он оказался на территории, занятой белыми. Документы были подлинными и сомнения не вызвали. Так и стал он резидентом агентурной разведки штаба 10-й Красной армии.

Выдавать себя за другого человека всегда непросто, а тем более, заниматься той деятельностью, в которой не имел опыта. Но пока всё складывалось вполне удачно. В Ставрополе оказался вместе с вернувшимися беженцами. И вот теперь через связного ему приказали наладить подпольную работу. Обо всём этом легко говорить, но много ли может сделать человек после скороспелых месячных курсов? Только у молодой Советской республики иного выбора не было, как и не имелось его и у новоявленного красного разведчика.

Как бы там ни было, но боевую группу, состоящую из пяти человек, он создал, нарушив, правда, главное незыблемое правило разведки — не раскрываться перед всеми членами подполья, чтобы не подвергать себя опасности в случае ареста одного из соратников. Да и, чего греха таить, сама группа была, что называется, «сырая». Радовало, правда, то, что ему удалось завербовать человека, который мог без всяких подозрений находиться на перроне станции Тихорецкая, собирать нужную информацию о переброске войск белых и передавать её в Ставрополь. А уже отсюда она уходила в штаб армии через телеграфиста. Но и этого наблюдателя надо было учить всем премудростям разведки, ведь без знания элементарных правил легко совершить ошибку и передать недостоверные сведения. К примеру, если видишь товарный состав из шестидесяти вагонов с задраенными дверями, то это значит, что он следует порожняком, а если насчитал тридцать — сорок вагонов, стало быть — гружёный войсками. Или, если в открытой теплушке по восемь лошадей, то, выходит, во всём составе сотни три казаков. И таких премудростей было много. Но откуда неопытный человек может это знать?

Вот и сейчас он направлялся на встречу с подпольщиками, чтобы лично проинструктировать каждого о новых заданиях и предстоящих акциях.

На Воронцовкой улице, у магазина модной одежды, он замедлил шаг, остановился у витрины, делая вид, что рассматривает манекена, одетого в модный костюм, и, удостоверившись в отсутствии слежки, перешёл через дорогу. В лавке с вывеской «Колониальные товары» на двери, в её стеклянной части, виднелась табличка «открыто». Она висела неровно, под тупым углом, как и положено перед встречей. Это означало, что явка не провалена. Он потянул бронзовую ручку на себя и зашёл.

Дневная жара спала, и плотная, как накидка фотографа, темнота легла на город. Ставрополь засыпал. Фонари Николаевского проспекта зажигались, как и раньше, в девять пополудни. В этой непроглядной черноте они казались маяками в безбрежном океане ночи.

Ардашев вышел из дома за четверть часа до полуночи и зашагал к церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы. Месяц спрятался за тучи, и на Ярмарочной площади — недавнем месте казни большевиками братьев Ртищевых — ничего не было видно. Слышался лай разбуженной собаки и стук железных колёс водовозки, одиноко катившей по мостовой.

Дорога не заняла много времени. Калитка на кладбище была открыта, и статский советник направился к армянскому склепу, что располагался с правой стороны храма, выстроенного ещё в далёком 1849 году. Его белые стены смотрелись светлым пятном среди стволов старых клёнов. Неподалёку завиделись два знакомых силуэта — Каширин и Ерёмин.

— Доброй ночи, господа, — тихо выговорил бывший присяжный поверенный. — Всё тихо?

— Да, — ответил Каширин.

— Давно ждёте?

— Минут пятнадцать, — уточнил Ерёмин.

— Оружие наготове?

— Естественно, — начальник сыска распахнул пиджак. За поясом торчал наган.

— Отлично. А у вас? — глядя на Ерёмина, полюбопытствовал Ардашев.

— Да вот.

— О парабеллум! Позволите?

— Конечно, — помощник Каширина протянул пистолет.

— Клим Пантелеевич, уже полночь, — нетерпеливо проговорил Антон Филаретович. — Он скоро явится?

— Кто?

— Тот, кого мы ждём — красный шпион.

— А он уже здесь, — разглядывая оружие, ответил Ардашев.

— Да? — удивился начальник уголовно-розыскного отделения. — В самом деле? И где же он?

— Рядом с вами, — направив парабеллум на Ерёмина, вымолвил статский советник и добавил: — Снимите с руки повязку.