Хозяйка Айфорд-мэнор - Евгения Бергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доброе утро, господин Шерман, — первой сказала она и голову чуть наклонила.
Реакция не заставила себя ждать:
— Кровь Христова, госпожа…
— … Господин, — поправила его девушка. — Господин Айфорд.
Мужчина глядел на нее со смесью удивления и растерянности, и девушке было приятно вызвать у него эти чувства. Согнать маску спокойствия, невозмутимости с красивого, обычно чуть насмешливого лица…
— Что все это означит? — окинул он ее быстрым взглядом. Прошелся от личика с чуть вздернутым подбородком до ножек в чулках, приятно очерченных от лодыжек до бедер. — Что за неожиданный маскарад?
— Не маскарад, господин Шерман, — необходимость, — снова поправила его девушка. — Шерсть сама себя не продаст.
Бенсон шумно выдохнул, привлекая внимание, и Аделия, одарив его взглядом, сжала губы: спорить с Бенсоном в сотый раз кряду ей не хотелось. Подустала от этого…
А вот Шерману управляющий сразу пожаловался:
— Я говорил госпоже, что коли хозяин сам не возьмется за дело, я все сделаю сам, но она ни в какую. Вбила в голову, что отправится с нами… переодевшись…
Аделия предостерегающе сузила карие глаза, так и дала бы ему хорошенько. Что он себе позволяет, да еще при этом мужчине?
— Берешься судить свою госпожу? — осведомилась с угрозой в голосе. — Полагаешь, тебе не найдется замены?
Бенсон полной грудью втянул воздух, намереваясь дать должный отпор, даже на Шермана глянул: мол, если бы только меня не принудили… если бы только я волен был поступать, как хочу…
— Ну-ну, — примирительно произнес Коллум, не дав ему раскрыть рта, — уверен, ваш управляющий просто погорячился и просит прощения. — Он замолчал в ожидании.
И Бенсон, с трудом шевеля неподатливым языком, почти прошептал:
— Простите меня, госпожа.
— Вообще-то «господин Айфорд», — поправила его девушка, — смирись с таким положением и называй меня соответственно.
— Да, госпож… дин.
— Славно, — сказала Аделия и отвернулась от протестующего всем видом слуги. — В таком случае, в путь! Даст бог, доберемся до гостиницы засветло.
Шерман помедлил, никак не решаясь дать отмашку к отправке, все глядел на Аделию, якобы этого не замечавшую.
Наконец, он решился, и обоз тронулся; пристроившись подле девушки, он спросил:
— Вы уверены, что хотите отправиться с нами? Путь неблизкий. Весь день в седле… в вашем-то положении… Благоразумно ли это?
— Если вы о дитя в моем чреве, то не волнуйтесь: оно чувствует себя превосходно.
— Ваш супруг… коли узнает об этом, будет весьма недоволен…
— Уверена, ему все равно, — кинула девушка с горькой усмешкой. И сразу же осеклась: не стоило откровенничать с Шерманом. Только не с ним… — Он не узнает, — добавила тут же. — Если только вы ему не расскажете.
— К чему бы мне это? Ваш муж, уж простите за прямоту, никогда мне не нравился.
Как и мне, хотелось отозваться Аделии, но она вовремя прикусила язык.
— Что ж, имеете полное право, — наконец сказала она. — Некоторые, — она вскользь поглядела на спутника, — просто не нравятся, без всякой причины.
Он выгнул в привычной манере черную бровь, усмехнулся.
— И чем эти «некоторые» заслужили такую немилость? — осведомился при этом. — Не тем ли подчас, что делают доброе дело, которое остается неоцененным?
Разговор неожиданно стал слишком личным — Аделия этого не планировала, и сердце её предательски зачастило в груди.
В присутствии Шермана с ним частенько это случалось…
А он, верно, решив, что ее молчание дает ему право сыпать вопросами, снова спросил:
— Не сочтите за дерзость, госпожа Айфорд, но что случилось между вами с супругом? Отчего он отправил вас… в положении… в Айфорд-мэнор, лишенный каких-либо удобств, и даже не озаботился содержанием?
— Вам почем это знать? — не выдержала Аделия. — Он заботится обо мне.
Шерман улыбнулся ей как ребенку.
— Давайте обойдемся без лжи, — попросил просто. — Будь то действительно так, вы не ехали бы сейчас в этом обозе, переодевшись мальчишкой. К тому же, я полагал, некие обстоятельства позволяют нам быть откровенней друг с другом…
Сердце продолжало частить, и девушку бросило в жар.
«Некие обстоятельства»…
Вот, значит, как он называет ту ночь.
— Если вы о той ночи… — сказала она, — если вы о тех обстоятельствах… тогда я, если вам будет угодно, не хотела бы впредь о них вспоминать.
Шерман с интересом на нее поглядел, казалось, хотел прочитать мысли в ее голове — к счастью, не мог. Только этого ей не хватало…
И сказал:
— Мне казалось, все разрешилось тогда к нашему обоюдному удовольствию. Разве нет?
Удовольствию…
Она давно позабыла, что значило это слово.
Удовольствий в ее жизни было немного: марципаны… одно единственное соитие, обернувшееся в итоге бедой, а теперь — мыловарня.
— Не понимаю, о чем вы, — кинула она резко и отвернулась.
А Шерман возьми и скажи:
— Мне хотелось бы думать, что мы с вами друзья, госпожа Айфорд. Что обстоятельства, столь ненавистные вам, сблизили нас хоть немного…
— Друзья?! — вскинулась девушка. — Почему вы решили такое? Весь Ланкашир гадает о том, не ваш ли ребенок зачат в моем чреве — я сделалась притчею во языцах — и все благодаря вашему папеньке, а вы говорите о дружбе. Немыслимо!
Они замолчали на какое-то время: ноздри Аделии трепетали, Коллум казался задумчивым.
— Благодаря вам, и я не избежал ненавистной мне славы, — признался он вдруг. — Сначала мужчинам хотелось узнать, какой я нашел вас, и их скабрезные шутки порядком мне надоели, теперь женщины шепчутся за спиной, что я, как неожиданно выяснилось, оказался недостаточно мужественным и не смог порадовать новобрачную в полной мере.
— Вас задевают подобные слухи? — спросила Аделия. — Если так, вам понятно, насколько и мне они неприятны.
— Мы в одной лодке…
— Не думаю: мужчин судят иначе, чем женщин.
— Поэтому муж суров с вами?
— Я просила не заговаривать со мной о таком.
— Не будь вы беременны, я бы подумал, что Айфорд вам не поверил, но…
— Замолчите.
Аделия повысила голос и закричала бы, будь ее воля, так ее разрывало от негативных эмоций — слушать проклятого Шермана, рассуждающего о ее положении, было мучительнее всего, что случалось с ней за последнее время.
Она тронула бока Артемиды ногами и погнала ее вперед, к первой повозке. С трудом сдержала порыв ускакать далеко-далеко, так, чтобы уже не вернуться… Перечеркнуть эту скверную жизнь.