Жизнь взаймы у смерти - Марина Болдова

Она вспомнила, что они с Нелли вчера допили-таки бутылку «Хеннесси», периодически предлагая друг другу остановиться, пока не поздно. Так, со словами: «Давай, по последней!» и опустошили емкость.

Уходя, Нелли унесла пустую тару с собой, чтобы ни-ни, Лизка не обнаружила.

Коньяк пился пополам со слезами, у каждой нашлось, о чем поплакать, хотя раньше жалобилась на жизнь лишь Нелли, а Алена слушала ее, сочувствовала, но не понимала. Какая такая любовь могла быть у той к изменщику и подлецу Огорелову? Но Нелли вспоминала их молодыми, влюбленными друг в друга безумно, нищими студентами, рассказывала, как отбил ее будущий муж у старосты потока (сына завкафедрой, между прочим), увез в деревню к маме, где та отпаивала худую свою будущую невестку парным молоком. Как мазал ее, дуреху, густой сметаной, когда она, дорвавшись до летнего солнца, спалила кожу, свалилась с температурой сорок и не могла самостоятельно даже перевернуться с живота на бок. Огорелов целовал оголенные плечи, шею, лопатки, губы его были прохладными и влажными, отчего ей становилось легче. Уходила боль, он незаметно перекладывал ее на другую сторону двуспальной кровати. После того, как мама быстро меняла простыни, он бережно возвращал ее, Нелли, обратно.

Нелли свекровь свою обожала, даже после развода ухаживая за той до последнего дня. Почти месяц до смерти та жила у них с Шуркой, родной сын лишь привозил лекарства матери, да ставил уколы и системы.

Алена молодого Огорелова не знала и, слушая Нелли, могла лишь удивляться.

А вчера уже она удивила подругу своими слезами. От неожиданности та не нашлась, что сказать, лишь молчала, а Алена говорила о Шведове, с которым и было-то всего раз! А вот теперь она страдает его болью, переживает за него: как он там, рядом с убитой горем сестрой. И ждет его звонка – обещал вернуться этим вечером… «Ты и влюбилась? Вот так сразу?» – не веря, спрашивала Нелли. Она лишь пожимала в ответ плечами. А как Алена могла бы ей объяснить, что нет, ни вот и ни сразу, а давно, при первой же встрече что-то произошло с ней. Тогда испугалась она частого биения сердца, подумала даже, не приступ ли, не пора валидол под язык? Но взяв себя в руки, вдруг поймала его взгляд, направленный на ее коленки, сразу же обозлилась, причислив одним махом к бабникам. А позже лишь утвердилась в своем мнении не без помощи дамочек из агентства, которые часто о нем говорили: холостой, богатый, красивый – вот бы… Какую боль она испытала в тот день, когда он привел к ним в офис Ларису, Алена помнит до сих пор. И ведь никто не знал, что девушка – его родная племянница! И в аэропорт она потащилась, стыдно вспомнить… Хотя, уже не стыдно – Виктор признался, что, увидев ее, обрадовался как ребенок и про свою машину тут же соврал. Оказывается, и коленки при первой встрече рассматривал, так как на нее глаза поднять боялся – вдруг да заметит, как растерян он, оглушен стуками своего сердца, как судорожно сжимает похолодевшие пальцы. Не срослось тогда, оба не поняли ничего, испугались… «Не время еще было, видно, Витюша…» – оправдывалась она потом. «Вот я дурак… столько потеряно!» – сокрушался он в ответ, зарываясь в ее волосах лицом и смешно тычась носом в ухо. Алене было щекотно от его горячего дыхания, она терпела, сколько могла, чтобы не рассмеяться, но не отталкивала, боясь спугнуть эту нежную близость. А вскоре уже забывала обо всем, переставая ощущать себя как самостоятельную человеческую единицу, как индивидуума, толком не понимая, что с ней происходит. Только изредка поймав затуманенный его взгляд, почувствовав пальцами влажную кожу его спины, тяжесть тела, понимала: их двое в этом общем безумии – он и она…

Алена несколько раз открыла и закрыла глаза, пошевелила ногой – колено почти не болело – и осторожно оторвала голову от подушки. Убедившись, что все предметы в комнате на своих местах, а не пляшут в хороводе, сунула ноги в тапочки и встала. В офис сегодня ехать придется к началу рабочего дня, утром в пятницу проводили планерку, подводили итоги, строили планы на следующую неделю. Приверженность к строгому порядку советского номенклатурного партийного работника, каким была в прошлом их начальница, являлась поводом для насмешек коллектива, но ослушаться ту никто не торопился.

Душ и легкий завтрак из обезжиренной сметаны с сахаром восстановили ее силы, мысли заработали четко, и первой была вновь тревожная – вечером Виктор так и не позвонил. Словно в ответ на нее телефон мелодично тренькнул, возвещая о принятом сообщении. «Аленка, не дозвонился, буду вечерним рейсом, ты мне очень нужна», – прочла она на экране, открыла список вызовов и поняла, что пропустила его звонок, который так ждала со вчерашнего вечера, когда была в ванной.

В дверь негромко постучали, Алена пошла открывать, догадавшись, что по ту сторону находится Нелли.

– Заходи, чего скребешься? Звонок работает.

– А вдруг спишь… после вчерашнего? – Нелли направилась прямиком на кухню. – Уходишь?

– Минут двадцать еще есть, кофе будешь?

– Нет, спасибо. Вот, думаю с утра к Беркутову в комитет наведаться, что скажет про Шурку?

– Ничего нового. Сегодня привезут его с этой дамой из Ульяновской области.

– Что же он натворил, паршивец? – Нелли, закурив, отошла к окну и открыла форточку. – Вот скажи, Ален, тихий омут – это про Шурку? Это я виновата, что он такой?

– Про Шурку. Но ты не виновата! Что ты себя поедом ешь? Я уверена, не так все страшно. Скорее, видел больше, чем говорит, вот и прячется.

– А баба эта? На десять лет старше! На фига она ему?

– Эй, остановись! У тебя с Морлангом разница еще больше.

– Ну да… это я так, из ревности. Я, на самом деле, вот что хотела спросить. Мне Огорелову звонить? Он отец Шурке!

– Ты себя сначала спроси – что ты от него ждешь? Участия, чтобы поохал? Оно тебе нужно? Или… подожди, ты встретиться с ним хочешь?!

– Нет. Не выдумывай, – слабо отговорилась Нелли, вновь отворачиваясь к окну и затягиваясь сигаретой.

А Алена с удивлением отметила, что вчерашнее пьяное нытье подруги, что ей так плохо в Германии с молодым богатым мужем Морлангом, что она каждый день вспоминает их старую квартиру с потолками в три с половиной метра высотой, неровными полами и газовой колонкой, вовсе не рисовка. Нелькина душа рвалась сюда, где была та любовь к Шуркиному отцу, от которой сносило голову. Она все еще любила Огорелова, со всей его кобелиной сущностью, постоянной сменой любовниц и жен. И на что-то надеялась.

– Нелька, нет! Не возвращайся к прошлому, – она подошла к ней и обняла за плечи. – Огорелов опять женился. В четвертый раз! Его не переделать…

– Знаю… А он счастлив, как думаешь?

– У него ребенок родился. А он даже Шурке не сообщил. Делай выводы! – сказала она жестко. – Все, мне пора.

– Ладно, ухожу, – Нелли закрыла форточку.

– К обеду вырвусь на часок. Сваришь что-нибудь? Лизка с учебы тоже голодная приедет…

Она совсем не ждала звонка Беркутова. Тот просил зайти в комитет по возможности раньше, и она, договорившись с арендаторами о переносе просмотра офиса на час позже, поспешила к нему.