Одинокий путник - Ольга Денисова

Лешек еле-еле отдышался, а колдун снова потащил его в баню, кинул на полок и схватился за березовый веник. Лешек совсем не ожидал от колдуна ничего подобного, и не знал, в чем провинился, поэтому разревелся, как маленький, и закричал:

- Нет, нет, пожалуйста, не надо! Я больше не буду!

Колдун растерялся, опустил веник и присел перед Лешеком на корточки:

- Да что ты, малыш… Ничего не бойся. Разве я могу тебя ударить? Это же совсем не больно, это приятно и полезно.

Но Лешек не мог остановиться, даже поверив в то, что у колдуна были самые добрые намерения. И плакал теперь не от страха, а просто потому, что слезы сами собой лились из глаз. Колдун снял его с полка, сел на лавку и посадил Лешека себе на колени, ласково поглаживая его дрожащие мокрые плечи:

- Не бойся, никогда меня не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого, слышишь?

Лешек плакал и кивал. Колдун добрый. Колдун его любит, а он…

- Я бы раскатал твой монастырь по бревнышку, честное слово, - он покрепче прижал Лешека к себе и поставил подбородок ему на макушку, - я бы заставил их ответить за это, малыш… Ничто так не унижает человека, как наказание. Тем более ребенка. Надо быть чудовищем, чтобы, услышав детский крик о пощаде, не опустить руку.

- Это… - пробормотал Лешек сквозь слезы, - это для смирения гордыни…

- Да, Лешек, именно для этого. Для смирения гордыни. Чтобы убить гордость, превратить человека в червя, который корчится в пыли и боится поднять голову. Который не может себя защитить, зато умеет молить о прощении. Очень убедительно, между прочим: ползая на коленях… Как я ненавижу твоего злого бога, малыш… Пойдем на крылечко, подышим воздухом.

Колдун вынес Лешека на широкие ступени бани и посадил рядом с собой, обнимая за плечо.

- Когда станет холодно, скажи, и мы пойдем греться. И париться веником. Теперь не боишься?

Лешек покачал головой, и слезы снова навернулись ему на глаза - от счастья.

- Но вообще-то, я тебе скажу, плакать и кричать не стоило…

- Я… я просто не успел, - попытался оправдаться Лешек, - я не специально. Я уже научился не плакать. Почти.

- Надеюсь, это умение тебе не пригодится… - проворчал колдун. - Но само по себе хорошо: надо хранить гордость и тогда, когда на это совсем не осталось сил.

Париться веником Лешеку понравилось. Колдун начинал осторожно, скорей поглаживая тело жаркими мокрыми листьями, и Лешек смеялся, потому что ему было щекотно, а под конец хлестал его изо всей силы, и Лешек блаженно вытягивался под струями пара, и кожа приятно горела, и пахло березой, и горячий воздух не пугал - его хотелось вдыхать все глубже, таким он был вкусным.

И после бани, сидя на крылечке дома с кружкой остывшего сбитня, Лешек чувствовал, какой он легкий, чистый и немного усталый. Наверное, в монастыре он никогда не был таким чистым. И новая красивая рубашка, которую ему вышила матушка, приводила его в восторг: можно было часами разглядывать узор на рукавах и груди, со зверями, птицами и деревьями.

Долгими зимними вечерами, у теплой печки и под яркими свечами, колдун переписывал книги. Когда Лешек впервые зашел в одну из маленьких комнат колдуна, то изумился: он не видел других книг, кроме священных, и не сразу понял, зачем колдуну столько. Неужели он читает Писание? Но колдун снова смеялся над ним и долго объяснял, что книги бывают разные.

И зимой, когда в темноте на дворе делать было нечего, Лешек прочитал первую книгу. Она рассказывала о княгине Ольге и об Ингваре, ее муже. Больше всего Лешека поразило, что книга состояла из простых, понятных слов, совсем не таких, как в Благовесте. Как будто неизвестный рассказчик пишет теми же словами, которыми говорит. До этого чтение давалось ему с большим трудом, он не понимал, что в этом может быть хорошего, но книга про Ольгу слегка поколебала его представления. Во всяком случае, ему было интересно.

Колдун иногда покупал новые пергаменты и сам переплетал переписанные книги, но чаще брал церковные, доступные, стирал написанный текст и сверху записывал новый. Лешек время от времени заглядывал ему через плечо и спрашивал, что он пишет. Книга, с которой колдун делал список, была изрисована непонятными значками, и Лешек недоумевал, как из этих непонятных значков колдун складывает обычные слова.

- Это глаголица, - улыбнулся колдун. - Здесь записано то же самое, только другими буквами. Просто глаголицу скоро все забудут, поэтому я и переписываю их, чтобы тексты не потерялись.

- А про что эта книга?

- Про устройство человеческого тела. Тебе это пока будет скучно, я лучше расскажу на словах, когда-нибудь потом. Это очень старая книга, ей больше чем полтыщи лет. Ее переводили с грецкого.

Как-то раз, приехав с торга, колдун привез маленькую книжку, не больше пяти вершков шириной, и несколько вечеров подряд стирал с листов ее содержимое.

- А зачем ты это стираешь? - спросил любопытный Лешек.

- Это Благовест, я его читал. Ты, наверное, тоже, - усмехнулся колдун.

И, когда книга стала совсем чистой, в один из вечеров он вытащил на стол ворох берестяных листов, поставил перед Лешеком чернильницу и сунул ему в руки перо.

- Это будет твоя книга, - улыбнулся колдун. - Ты умеешь писать?

- Немного.

- Можешь поучиться на бересте. Но вообще-то ничего страшного не будет, если ты напишешь что-то не то, можно стереть и подправить.

- А что я буду писать?

- Как что? Свои песни, конечно. Ты знаешь крюковую грамоту?

- Мои песни? В книгу?

- Ну да. Не вижу в этом ничего удивительного. Так умеешь ты записывать музыку?

- Я никогда музыку не писал, но умею петь по крюкам, меня учил Паисий. А зачем?

- Вот ты состаришься лет через сто, умрешь, а какой-нибудь другой певун найдет твою книгу и сможет петь твои песни. Разве это не здорово?

- Здорово… - Лешек просиял и растрогался. Это показалось ему удивительным и волшебным. - Но я не знаю, как записать это крюками… Я никогда этого не делал.

- Научишься, - пожал плечами колдун. - Сначала напиши их на бересте и пробуй петь. Ты быстро поймешь, я думаю.

И Лешек схватился за эту работу как одержимый. Ему не терпелось начать вырисовывать буквы на гладких, блестящих пергаментных листах, но он учился сначала разлиновывать их, потом записывать музыку. Вечерами колдун не мог загнать его в постель - сна у Лешека не было ни в одном глазу, он готов был сидеть над работой всю ночь. Ему виделись листы книги, где, выписанные красивыми буквами и аккуратными крюками, остались его песни, понятные неизвестному певцу через сто лет. Но выяснилось, что красивые буквы и аккуратные крюки - всего лишь мечта: на бересте вместо ровных строк у Лешека получались отвратительные каракули.

Просыпаясь утром, он хотел одного - скорейшего наступления вечера. Но колдун выгонял его на мороз: ездить на лошади, кататься на санках… Иногда брал его в лес, как будто на охоту, и учил стрелять из лука. Лук колдун сделал ему сам, он был немного меньше обычного, по росту и силе Лешека, но для мелкой дичи вполне годился. И лишь когда сумерки опускались на широкий двор, позволял Лешеку разложить на столе письменные принадлежности.