Лэшер - Энн Райс

Итак, наследство Мэйфейров разрушило еще одну невинную душу,с горечью подумала Гиффорд. Не удивительно, что им приходится заключать бракимежду близкими родственниками. По крайней мере, это позволяет не втягивать впучину несчастий ни в чем не повинных людей. Чтобы заключить союз с кем-либо изМэйфейров, нужно быть Мэйфеиром самому. Потому что их руки по локоть в крови.

Мысли о том, что Роуан в опасности, что ее заставили бежатьв ту рождественскую ночь, что с ней что-то случилось, была слишком невыносимойдля Гиффорд. Тем не менее, она совершенно не сомневалось, что все обстоялоименно так. И что с Роуан случилось нечто очень плохое. Это ощущение испытываливсе. А главное — так считала Мона, племянница Гиффорд. А если Мона что-точувствовала, на это стоило обратить внимание. Девочка не отличалась особойвпечатлительностью и никогда не хвасталась тем, что видела призраков наСент-Чарльз-авеню. Так вот, на прошлой неделе Мона заявила, что не следуетрассчитывать на возвращение Роуан и, если кто-то заинтересован в созданиимедицинского центра, следует продолжать это дело без нее.

«Подумать только, — тогда улыбнулась про себяГиффорд, — достойнейшая из достойных фирма „Мэйфейр и Мэйфейр“, котораяпредставляет интересы всех Мэйфейров, прислушивается к словам тринадцатилетнегоподростка». Как ни странно, но это было истинной правдой.

Больше всего Гиффорд сожалела о том, что в свое время несвела Мону с Роуан. Может быть, Мона сумела бы почувствовать неладное и заблаговременнопредупредить об этом остальных. Гиффорд вообще сожалела о многом. Временами ейказалось, что вся ее жизнь состояла из одних только охов и раскаяний. Зафасадом ее внешнего благополучия: прекрасный, словно сошедший с картинки дом вМетэри, замечательные дети, красавец муж, ее собственная привлекательностьюжной аристократки — не было ничего, кроме сожаления, как будто ее жизнь былапостроена на фундаменте огромной подземной тюрьмы.

Гиффорд ожидала самого худшего: вести о том, что Роуанмертва. Впервые за сотни лет у семьи не было законной претендентки нанаследство. Ох уж это наследство. После того как Гиффорд прочла длинноеповествование Эрона Лайтнера, она уже не могла испытывать прежних чувств кнаследию семьи. Интересно, где находится драгоценное ожерелье? Наверняка еепредусмотрительный муж Райен припрятал его в надежном месте. Вероятно, там же,где хранил рукопись этой ужасной «истории» семьи. Гиффорд не могла простить емунеосторожности, из-за которой длинное исследование Таламаски, раскрывавшеесемейную тайну, попало в руки Моны. Теперь девочке известно о передающемся изпоколения в поколение даре ведьмовства.

А может быть, Роуан сбежала вместе с ожерельем? Гиффордвдруг вспомнила о еще одном, хотя и менее значительном поводе для сожаления: онапозабыла отослать Майклу медаль.

Через два дня после Рождества, когда детективы и следовательполиции осматривали дом изнутри, а Эрон Лайтнер и его напарник Эрик… — как бишьего там? — собирали образцы крови, залившей ковер и стены, Гиффордслучайно заметила валяющуюся возле бассейна медаль.

— Ты хоть понимаешь, что они и об этом напишут в своемисследовании? — возмущалась в разговоре с мужем Гиффорд, имея в виду трудЛайтнера.

Но Райен и слушать ее не хотел.

Еще бы! Эрону Лайтнеру доверяли все. А Беатрис, судя повсему, вообще в нем души не чаяла. Чего доброго, она еще и замуж за неговыскочит.

Находкой Гиффорд была медаль, а правильнее сказать — орденСвятого Архангела Михаила, великолепный старинный серебряный экземпляр напорванной цепочке. Гиффорд украдкой сунула его в свою сумочку и собираласьотдать Майклу, когда он вернется домой из больницы. Ей хотелось избавить его отлишнего расстройства. Однако после Гиффорд почему-то совершенно об этом забыла.Наверное, надо было перед отъездом отдать орден Райену? Но кто знает, какиевоспоминания он мог пробудить в душе у Майкла. Не исключено, что орден был нанем в то самое Рождество, когда он чуть не утонул в бассейне. Бедняга…

Дрова в камине громко трещали, и мягкое, умиротворяющеемерцание огня разливалось по пологому потолку. Только сейчас Гиффорд обратилавнимание на тихий шум прибоя, который оставался таким на протяжении целого дня.Иногда в Мексиканском заливе царил полный штиль. Интересно, бывало ли такоезатишье на побережье океана? Гиффорд любила рокот волн. Ей нравилось, когда онив темноте обрушивались на берег, словно предупреждая о своем намерениизавладеть новой территорией — отрезком суши вместе со стоявшими на берегупляжными домиками, особняками и припаркованными автофургонами. Не иначе как онислужили первыми ласточками предстоящего урагана и мощной приливной волны,которые беспощадно сметут с песчаной земли все, что попадется им на пути. Иесли кому-то пока еще случайно удается выйти из такой переделки невредимым,этой участи им все равно не избежать.

Гиффорд с упоением размышляла о бушующем море. Она всегдахорошо засыпала под грохот шторма. Природа никогда не служила источником еестрахов и несчастий. Нет — все они брали свое начало исключительно в легендах ипреданиях окутанного тайной прошлого семьи. И этот дом она любила главнымобразом за его хрупкость — за то, что ураган в два счета мог разнести его вщепки и разметать по округе, словно колоду карт.

Днем Гиффорд совершила прогулку вдоль берега, чтобыпосмотреть на дом, который недавно купили Майкл и Роуан. Он стоял южнее, внескольких милях от ее убежища, и, естественно, представлял собой вполнесовременное строение на сваях, свысока смотрящее на пустынную полосу пляжа.Разумеется, никаких признаков жизни Гиффорд в этом доме не обнаружила.

Вид этого места почему-то оказал на нее довольно удручающеевпечатление, от которого она долго не могла избавиться. Возвращаясь назад, онавспоминала о том, как Роуан и Майкл провели здесь свой медовый месяц, а также отом, как полюбился им этот дом. Правда, собственное прибрежное жилищеприходилось ей по душе гораздо больше, и она лишний раз порадовалась тому, чтооно было низким, а от залива его защищала невысокая и неприметная с берегадюна. В последнее время никто уже не строил таких домов. А Гиффорд очень ценилаего именно за уединенность и гармоничное единение с пляжем и водой. Ейнравилось, что можно было выйти за дверь, сделать всего три шага по дорожке исразу же оказаться на песчаном берегу, откуда было рукой подать до кромки моря.

В сущности, залив ничем не отличался от моря. Шумный илитихий, он все равно был огромным и безбрежным, каким бывает только настоящееморе. И простирался на юг до самого горизонта, если вообще не до самого краяземли.

Через час должна была наступить первая среда Великого поста.Гиффорд ждала ее прихода с таким напряжением и нетерпением, будто это был часведьмовства. В глубине души она давно затаила обиду на праздник Марди-Гра,который никогда не делал ее счастливой. Более того, обыкновенно он приносил ейгораздо больше печалей, чем она была способна вынести.