Задверье - Нил Гейман

Такой, как Пагуба Подгузник, может только привидеться во сне, если вы заснули под телетрансляцию чемпионата по сумо, поставив при этом пластинку Боба Марли: огромный растафари, похожий на громадного страдающего ожирением младенца.

Они стояли лицом к лицу в центре круга, за которым столпились претенденты, зрители, пришедшие поболеть за любимых телохранителей, и просто зеваки.

Ни один и пальцем не шевельнул. Фат был на голову выше Пагубы. Правда, Пагуба весил как четыре Фата, причем каждый с большим кожаным чемоданом в руках, набитым исключительно салом. Не отводя глаз, оба буравили друг друга взглядом.

Тронув д'Верь за плечо, маркиз де Карабас сделал ей знак смотреть внимательно. Что-то вот-вот произойдет.

Двое мужчин стояли и просто смотрели друг на друга. Потом голова Фата вдруг дернулась назад, точно его только что ударили по лицу. На известково-белой щеке расцвел красно-пурпурный синяк. Фат поджал губы и захлопал глазками.

– Ого! – произнес он и растянул накрашенные губы в мертвенной пародии на улыбку.

Пошатнувшись, Пагуба схватился за живот.

Самодовольно и оскорбительно осклабясь, Фат Безымянник погрозил ему пальцем и стал слать воздушные поцелуи болельщикам. Гневно воззрившись на своего противника, Пагуба с удвоенной силой вновь перешел в наступление. С губ Фата закапала кровь, левый глаз начал заплывать. Теперь пришел его черед пошатнуться. Зрители одобрительно зашептались.

– Сплошная видимость, – прошептал д'Вери маркиз. – Повреждения незначительны.

Внезапно Фат Безымянник споткнулся, рухнул на колени, будто кто-то гнул его книзу, и неловко распластался ничком, а затем дернулся, словно его с силой ударили ногой в живот. Пагуба победно оглядел круг. Зрители вежливо похлопали. Фат извивался и сплевывал кровь на опилки, устилающие пол зала рыбы и мяса «Харродс».

Несколько прихлебателей оттащили Фата в угол, где его жестоко стошнило.

– Следующий, – велел маркиз.

Следующий претендент на место телохранителя был чуть худее Пагубы (размером всего лишь с двух с половиной Фатов, которые на двоих несут один чемодан с салом). С головы до ног его покрывали татуировки, а одежда выглядела так, будто ее сшили из автомобильных покрышек и ковриков. Он был брит наголо и, ухмыляясь, показывал всему миру частокол гнилых зубов.

– Я Варни, – сказал он и, харкнув, сплюнул в опилки что-то зеленое, а потом вошел в круг.

– Когда будете готовы, джентльмены… – пригласил маркиз.

Потопав несколько раз об пол – точь-в-точь борец сумо – босыми ногами, Пагуба принялся буравить Варни взглядом. На лбу у Варни открылась небольшая рана, кровь из которой потекла тонкой струйкой и закапала в левый глаз. Варни же не обратил на это никакого внимания, но как будто сконцентрировался на своей правой руке. Медленно-медленно он ее поднял, словно преодолевал огромное сопротивление, а потом ударил Пагубу кулаком в нос, из которого хлынул фонтан крови. С жутким судорожным вздохом Пагуба плюхнулся на землю – звук был такой, точно в ванну вывалили полтонны сырой печенки. Варни захихикал.

Пагуба тем временем с трудом поднялся на ноги. Кровь из носа заливалась ему в рот, капала с уголков губ на живот и опилки. Отерев со лба кровь, Варни ощерился, одарив мир ужасающей ухмылкой.

– Ну, давай, жирный слизняк, – прорычал он. – Ударь меня еще.

– Многообещающе, – пробормотал маркиз. Д'Верь подняла бровь.

– Выглядит не слишком привлекательным.

– Для телохранителя такое качество, как привлекательность, так же полезно, как умение отрыгивать цельных омаров в панцире, – наставительно возразил маркиз. – Он выглядит опасным, вот что главное.

По рядам собравшихся пробежал одобрительный шепоток, когда Варни сделал с Пагубой что-то очень болезненное, что-то быстрое и заключающееся во внезапном соприкосновении своего затянутого в кожу колена с мошонкой Пагубы. Такой шепоток сродни сдержанным и глубоко равнодушным аплодисментам, какие обычно слышишь в сонный воскресный полдень на сельском матче по крикету.

Маркиз вежливо похлопал вместе с остальными.

– Очень хорошо, сэр, – сказал он.

Глянув на д'Верь, Варни подмигнул ей почти собственнически, а потом вернулся к избиению Пагубы.

Д'Верь поежилась.

Ричард услышал жидкие хлопки и направился на звук.

Мимо него прошли пять одетых почти идентично исключительно бледных девушек. Их длинные платья были сшиты из бархата, такого темного, что казался почти черным: соответственно темно-зеленого, темно-шоколадного, темно-синего, цвета черной крови и чисто черного.

Волосы у каждой были черные, в ушах и на шее позвякивали серебряные украшения. У каждой была безупречная прическа, безупречный макияж. Они двигались беззвучно, и, когда проходили мимо него, он расслышал только шорох тяжелого бархата, прозвучавший почти как вздох. Последняя, одетая во все черное, самая бледная и самая красивая из всех, улыбнулась Ричарду. Он настороженно улыбнулся в ответ. И пошел туда, где проводились испытания.

Жидкие аплодисменты слышались из зала рыбы и мяса, в той его части, над которой располагалась скульптура рыбы «Харродс». Он видел лишь спины стоявших в два-три ряда зрителей. Ричард задумался, а сумеет ли найти в этой толпе д'Верь и маркиза, но потом вдруг толпа расступилась, и он их увидел – они сидели на стеклянном куполе прилавка с копченой лососиной. Ричард открыл было рот, чтобы крикнуть: «Д'Верь!», и уже, разинув его, сообразил, почему именно раздвинулась толпа: огромный мужчина в дредках, голый, если не считать зелено-желто-красной набедренной повязки, накрученной у него на чреслах на манер подгузника, взлетел, как ядро из катапульты, и приземлился прямо на него.

– Ричард? – окликнула она.

Он открыл глаза. Лицо то фокусировалось, то расплывалось снова. Его разглядывали многоцветные глаза, смотревшие с юного лукавого личика.

– Д'Верь? – неуверенно спросил он.

Она была в ярости. Даже больше, чем в ярости.

– Во имя Темпля и Арча, Ричард! Просто не могу поверить! Что, скажи на милость, ты тут делаешь?

– Я тоже рад тебя видеть, – слабым голосом произнес Ричард.

И, с трудом сев, спросил себя, нет ли у него сотрясения мозга. Да и вообще, точно ли он знает, кто он такой. А еще спросил себя, с чего это он решил, что д'Верь будет рада его видеть. Она сосредоточенно рассматривала свои ногти, ноздри у нее расширились и трепетали, словно она вообще не решалась открыть рот, чтобы не обрушить на него поток брани.

Громила с гнилыми зубами, сбивший его с ног у моста, теперь боролся с карликом. Они сражались ломами, и поединок выходил не такой уж неравный, как могло бы показаться с первого взгляда. Карлик двигался противоестественно быстро: перекатывался, наносил удар, отпрыгивал, уворачивался. По сравнению с ним Варни казался громоздким и неуклюжим.