Батальон смерти - Мария Бочкарева

Это было самое ужасное наступление, в котором я когда-либо участвовала. В историю оно вошло как сражение у Поставы. Мы провели одну ночь в захваченных германских траншеях. То была ночь незабываемых ужасов. Тьма – непроглядная. Вонь – удушающая. Вся местность покрыта болотами грязи. Многие из нас сидели на трупах, а кто-то клал свои уставшие ноги на тела мертвых. Нельзя было вытянуть руку, чтобы не наткнуться на безжизненное тело. Нас мучил голод. Хотелось согреться. При виде этого страшного зрелища у меня по телу ползали мурашки. Я хотела встать и в поисках опоры рукой коснулась лица мертвого человека, прижатого к стенке окопа. Вскрикнув от страха, я поскользнулась и упала. И тут мои пальцы утонули в чьем-то разорванном животе.

Меня охватил ужас, какого я еще никогда не испытывала, и я завопила как сумасшедшая. Крики донеслись до офицерского блиндажа, и оттуда послали человека с ручным электрическим фонарем на поиски Яшки, которую считали раненой.

В блиндаже было тепло и уютно, так как здесь раньше помещался полковой штаб неприятеля. Мне дали чаю, и я мало-помалу пришла в себя.

Вход в блиндаж был теперь направлен в сторону неприятеля. Он знал его точное расположение и сосредоточил на нем свой огонь. Хотя блиндаж и был непробиваем для снарядов, однако под непрерывным обстрелом вскоре начал проседать. Один из разрывов почти полностью заблокировал вход обломками бревен. Наконец снаряд пробил покрытие. Свет погас. Пятеро были убиты, нескольких ранило. Я лежала в углу, заваленная обломками бревен и телами солдат и офицеров, среди которых имелись раненые и убитые. Кругом слышались неописуемые стоны. Когда сверху доносился зловещий вой очередного снаряда, я всякий раз прощалась с жизнью. Нечего было и думать о том, чтобы сразу же выбраться из-под завала и убежать, пока снаряды с грохотом падали в эту дыру. Когда обстрел закончился и меня спасли, я с трудом могла поверить в то, что осталась невредимой.

На следующий день я разыскала тело поручика Боброва. Предзнаменование, о котором он говорил, оказалось верным. В прошлом школьный учитель, он стал бесстрашным воином, оставаясь человеком благородных побуждений. Я выполнила просьбу Боброва и через нашего доктора отправила кольцо и письмо погибшего его жене. У нас в полку было около двух тысяч раненых. А когда подобрали убитых с поля боя и из траншей, они вытянулись длинными рядами под ярким солнцем в ожидании вечного покоя в огромной братской могиле, вырытой для них в тылу.

Склонив головы в глубокой скорби, отдали мы последние почести нашим товарищам. Они положили свои жизни, как истинные герои, не подозревая, что попросту принесены в жертву негодяем предателем.

Десятого марта, все еще не оправившись от ужасного ощущения, вызванного соприкосновением с изуродованными телами убитых солдат, я была отправлена в дивизионный полевой госпиталь на трехдневный отдых. А 14 марта, в день, когда назначили новое наступление, снова вернулась в окопы. Германские позиции еще не были достаточно укреплены, и мы заняли их первую линию без серьезных потерь. Затем последовал двенадцатидневный отдых, во время которого нас переформировали. Ранним утром 18 марта, после не очень успешной артиллерийской обработки позиций неприятеля, был отдан приказ идти в атаку. Мы продвигались вперед под неослабевающим огнем противника, оставили позади ничейную полосу и вновь наткнулись на проволочные заграждения немцев, не тронутые огнем нашей артиллерии. Ничего не оставалось, как отступить. И вот когда я бежала назад, в правую ногу ударила пуля, раздробив кость. Я упала. В сотне шагов от меня находилась первая линия вражеских окопов. Над головой свистели пули, поражая отступавших.

Но я была не одна. Неподалеку от меня стонали другие. Некоторые молили о смерти… Хотелось пить. Я потеряла много крови, но понимала, что двигаться бесполезно. Солнце взошло, но тут же небо затянулось серыми облаками.

«Спасут ли меня? – спрашивала я себя. – Может быть, быстрее подберут санитары противника? Да нет же, вон парень только поднял голову, пытаясь двинуться с места, и по нему сразу же открыли огонь…»

Я плотнее прижалась к земле. Где-то поблизости послышались голоса, и я затаила дыхание.

«Похоже, попаду в плен к немцам!» – подумала я.

Потом голоса затихли, и меня снова стала мучить жажда.

«Пресвятая Дева, когда же придет помощь? Или я обречена лежать тут до тех пор, пока потеряю сознание и отдам богу душу?..» Вот уже и солнце в зените. Ребята, наверное, едят свой суп и греются чаем. Чего бы я не отдала за кружку горячего чая! Германцы тоже едят. Я слышу, как брякают они котелками. Ну конечно, я даже чувствую, как доносится слабый запах их супа.

Сейчас тихо. Лишь изредка над полем боя проносится снайперская пуля… Ночь, ночь, ночь… Как я желаю наступления ночи! Конечно, наши не дадут всем нам здесь пропасть. Кроме того, они уже наверняка хватились меня. И бесспорно, они не позволят Яшке, живой или мертвой, лежать на поле. Значит, есть надежда.

Мысль о том, что ребята обнаружат мое исчезновение, придала мне новые силы. Секунды казались часами, а минуты днями. Но солнце садилось, и тени стали удлиняться. Наступила темнота, и спасение было не за горами. Наши бравые санитары с помощью солдат пошли на свое святое дело. С большой осторожностью они продвигались все ближе и ближе к неприятельским позициям и наконец обнаружили меня. Да, это была Яшка, которую они и притащили в свою траншею.

– Яшка жива! – радостно восклицали солдаты. – Пошли тебе Господь быстрого выздоровления, Яшка!

Я могла ответить им только шепотом. Они донесли меня до пункта первой помощи, промыли рану и перевязали ее. Было очень больно. Потом меня отправили в Москву, где я лежала в Екатерининской больнице, в двадцатой палате.

Я чувствовала себя одинокой в этой больнице, где провела почти три месяца. К другим больным и раненым приходили гости, они получали посылки из дома, а меня никто не навещал, и никаких передач я не получала. В однообразии больничной жизни промелькнули март, апрель, май. Наконец однажды в начале июня меня объявили опять здоровой и разрешили вернуться на фронт. Наш полк как раз переводился в ту пору в район Луцка. Двадцатого июня я догнала его. Мне устроили встречу еще более радушную, чем при моем возвращении в предыдущем году. Меня буквально засыпали фруктами и конфетами. Солдаты радовались. Войска генерала Брусилова отбросили немцев на этом участке фронта на несколько десятков верст. Почти вся местность была изрыта окопами, оставленными неприятелем. Здесь и там все еще лежали незахороненные трупы. А наши воины, хотя и были в приподнятом настроении, сильно измотались в форсированных маршах и долгом преследовании противника.

Была середина лета, и жара стояла изнуряющая. Двадцать первого июня мы прошагали пятнадцать верст и сделали привал. У многих случился солнечный удар, и мы чувствовали себя чересчур утомленными, но командир умолял нас идти дальше, обещая отдых в окопах. До фронта оставалось двадцать верст, но мы преодолели это расстояние в тот же день.

Двигаясь по дороге, мы увидели, как по обеим ее сторонам зреют хлеба, не тронутые проходившими армиями. Передовая позиция располагалась неподалеку от деревни под названием Дубова Корчма. По соседству с ней находился хутор, поспешно оставленный германцами. В усадьбе обнаружилось много скота, домашней птицы, картошки и другой пищи. В тот вечер у нас был царский пир.