Долгая ночь (сборник) - Ф. Шумов

— Я никого не ловлю. Это совсем по-другому называется...

Ольга примирительно погладила его по руке и умолкла, но вопрос ее пробудил у Алексеева желание выговориться.

— Пару сапог... Если бы в этом дело было... Да хотя бы и пара сапог. Почему ты неизвестно кому должна отдавать честно заработанные деньги? Знаешь, чем отличается фарцовщик от простого спекулянта?

— Понятия не имею. А они еще и отличаются?

— Существенно. Спекулянт просто перепродает вещи. Любые. Фарцовщик «работает» только с фирменным товаром.

— И все?

— Это «и все» дорого нам обходится. Фарцовщик, если хочешь, не просто враг, а враг идеологический. Он — ярая пропаганда того, что нам мешает жить и воспитывать детей так, чтобы из них вырастали настоящие люди. В том, что он никогда не пачкает руки перепродажей отечественного — большой смысл, его работа как бы гарантия и реклама качества. Купленное у фарцовщика — дорого, но качественно. Фирма, одним словом. Они, знаешь, изначально ставят вопрос так — у нас в стране ничего качественного нет и быть не может. Это касается и джинсов, и любой другой одежды. Кроме того — фарцовщики почти все работают и с самым настоящим идеологическим товаром — продают музыку. И в записях, и в пластинках. Представляешь хоть, сколько может стоить пластинка у такого «продавца»?

— Понятия не имею...

— Ну, примерно...

— Рублей десять, наверное...

— Десять... Некоторые альбомы до двухсот рублей доходят, а шестьдесят, пятьдесят рублей — самая ходовая цена.

— И покупают? — удивилась Ольга. — За две сотни?

— Еще как покупают... Причем покупатель в основном подросток.

— Где же они деньги такие берут?

— Вот видишь, сама дошла. А ты говоришь — какая разница... Берут, купят пластинку и записи с нее продают. Ведущие западные ансамбли ежегодно выпускают свои альбомы. Такие пластинки у нас обычно не продаются. И тут как тут гражданин фарцовщик. У них, знаешь, и терминология своя. Они никогда не скажут, что пластинка стоит, скажем, шестьдесят рублей, скажут — шесть, а ноль в уме. Чтобы не шокировать общественность... Теперь представь — купил подросток пластиночку такую, а на ней картинки — там оформлять умеют, другой раз и в конверт плакатик вложат — на картинках много чего... Группа «Кисс», например, наряжается вурдалаками, а последние две буквы «С» пишутся двумя молниями, как на нашивках «СС». Улавливаешь намек? Группа «Квин» рекламировала один свой диск плакатом, на котором тридцать голых девиц на велосипедах. Фарцовщик может и настоящую порнографию предложить, и литературку кой-какую... Для тех, кто стал на этот путь, святого ничего нет...

— И все равно — неужели они стоят таких твоих нервов?

— Сто́ят. Разгром этой нечисти и большего стоит.

Костя заехал в гостиницу на такси, помог снести вещи с этажа, и, сев рядом с водителем, скомандовал:

— Во Внуково.

— Зачем во Внуково? — удивился Агафонов. — Времени достаточно, можно и в городской. Накрутит будь здоров.

— Не считай по мелочи. — Костя обернулся. — Живи шире.

Когда подрулили к аэропорту и вышли из машины, Костя пояснил:

— У меня тут на посадке девочка знакомая, так что шмона не будет, — он кивнул на «пакетец». Костина передача на деле оказалась довольно увесистой коробкой, запеленутой в красивую плотную бумагу.

— В багаж если сдать, не проверяют.

— Эрудицией поражаешь? Ты уж с собой возьми, не поленись.

— Разбиться может?

— Разбиваются только надежды...

Объявили посадку. Механический голос накрыл пространство аэропорта. Агафонов вздрогнул. Костя, заметив это, усмехнулся:

— Не трясись, не бомбу везешь...

Прошла неделя, а за коробкой никто не приходил. Владимир Николаевич начал уже беспокоиться — Костя сказал, что передачу заберут на следующий же день. Поразмыслив, Агафонов решил, что Лиде, Костиной жене, звонить не стоит, а надо поговорить с Равилем. Тот жил на одной с Зуевыми площадке, часто толкался у Кости и мог знать, кому адресована коробка.

Равиль, едва только Агафонов назвал Костю, испуганно перебил:

— У тебя время есть? Встретимся сейчас где-нибудь. Разговор не телефонный.

Владимир Николаевич издалека увидел несуразную фигуру Равиля. Тот тоже заметил — нетерпеливо зашагал навстречу.

— Ты что, ничего не знаешь? — спросил он с ходу.

— Нет. А что случилось? С Костей что?

— Взяли его. — Равиль с каким-то даже сожалением посмотрел на Агафонова. —Под белы ручки... В столицу за ним съездили. К здешним делам московские налипли.

— Какие дела?

Равиль посмотрел уже как на дурака:

— Даешь ты... Скажи еще, что ничего не знаешь. Хотя правильно, так и говори...

— Кому говорить-то?

— Тому, кто спросит. Дяденька в красивой форме позовет и спросит.

— Да объясни ты толком...

— Чего объяснять, старик? Взяли Костю на фарцовке. И валюта там, и порнография...

— Погоди.... — Владимир Николаевич с трудом собрал мысли. — Куда мне девать?.. Коробку Костя со мной передал...

— Давай так. — Равиль встрепенулся: — Меня не впутывай. Мне ни к чему. И не звони, слушай. Я в ваших делах ни с какого боку...

— В чьих это «ваших»?

— В ваших с Костей.

Агафонов опешил.

— Нет у меня никаких дел. Ни с Костей, ни с кем еще... Чего у меня спрашивать?

— Откуда мне знать? Может, как у свидетеля спросят, а может, как у обвиняемого.

— В чем обвиняемого?

— В соучастии, например. Коробочку-то ты привез. Ты хоть представляешь, на сколько твоя коробочка потянет?

У Агафонова потемнело в глазах. Равиль ободряюще потрепал по плечу:

— Не сливай воду, старик. Ситуация твоя, конечно, дырявая. Костя по мелочи не работал, но, может, выцарапаешься. Ума не приложу, зачем тебя он втянул, у него своя связь будь здоров. Хотя, наверное, знал, что делал. Может, чувствовал, что там проколоться может, и решил новый вариант использовать. Ему бы притихнуть на время, но жадность... Фраерочки всегда на этом горят... Ну, пока, пошел я. Обо мне забудь, слышишь?

Агафонов с ненавистью проводил глазами сутулую спину Равиля.

— Побежали крысы, — подумал он. — А Костя хорош... «Новый вариант»... Свинья.

Ничего больше, как идти к Лиде, не оставалось.

Лида открыла дверь, не удивившись, словно виделись они вчера, вяло поздоровалась. Агафонов прошел в комнату и остановился, не узнав ее. Исчез дорогой югославский гарнитур, ковры, книги.

Лида, выслушав Агафонова, покачала головой:

— Извини, Володя, но Костиных дел