Требуется пришелец - Евгений Лукин

— Что это?!

Шорох стрекозиных крылышек стал пугающе громок. Он заглушил всё — даже лягушек в прудах. Луна словно подёрнулась дымкой. Свет разом иссяк. Над головами вскочивших проносились нескончаемые потоки стрекоз. А вдали, на горизонте, куда, собственно, стремились эти несметные полчища, образовывалось постепенно что-то вроде гигантской призрачной воронки. Ворочаясь, увеличиваясь в размерах, она обретала подобие слегка наклонённой чаши. Если, конечно, слово «слегка» может быть приложимо к этакому диву, достигавшему по меньшей мере нескольких километров в диаметре.

Затем (трое в курилке по-прежнему стояли, оцепенев) из центра чашеобразного круговорота, состоявшего, очевидно, из мириад стрекоз, вскинулась наискосок всклокоченная борода молний, сквозь которую скорее угадывался, чем просвечивал, некий тёмный луч, уходящий в звёздное небо.

Земля под подошвами прыгнула — и на территорию части обрушился грохот. А через несколько секунд ударил ветер…

* * *

Казалось, страшный этот порыв никогда не кончится. Распластанный на бетонном дне курилки Глеб из последних сил цеплялся за железную опору скамьи, чувствуя, что, отпусти он её, ветер сковырнёт его с бетона и ударит либо о стену, либо о дерево. А вокруг трещало и выло. Примерно так и представлялся ему конец света.

Всё прекратилось, когда пальцы почти уже разжались. Сообразив, что цел и даже относительно невредим, Глеб в ватной тишине стал на колени, потом, придерживая ушибленную руку, кое-как поднялся на ноги. Судя по тому, что кроны акаций ещё бурлили, а на плацу крутились мусорные смерчи, причиной тишины была временная глухота.

В лунном свете постепенно проступали подробности. С казармы сорвало часть крыши. Ближайшую акацию вывернуло с корнем. Радиотелескоп напоминал груду металлолома.

Потом рядом возник Богорад. Лоб — рассечён, выражение лица — ошарашенно-восторженное.

— Ни хрена себе выродились!.. — скорее прочёл по губам, нежели расслышал, Глеб.

Вдвоём они извлекли из-под пластиковых обломков навеса оглушённого Лавра Трофимовича и лишь потом уставились в лунную серую даль.

Горизонт был чист. Куда делись стрекозы, сказать трудно. То ли разлетелись, то ли большей частью сгорели в момент разряда.

Из разорённой казармы и чудом уцелевшего общежития выбегали в панике люди. А с вышины на весь этот человечий переполох смотрели семь звёзд Малой Медведицы. На месте лишней восьмой расплывалось крохотное тускнеющее пятнышко.

Бакалда, июнь 2010.

Не следовало мне, конечно, покидать своё логово до сумерек, но, как говорится, дураком родился — дураком помрёшь. Понадеялся, что никто не узнает в грязноватом небритом бродяжке Володьку Турухина. Можно подумать, только у них и забот, что шастать по окраинам и всматриваться: не Володька ли это бредёт Турухин, обувший нас на… Кстати, на сколько? Мне ведь теперь, как мёртвому, всё равно. Вешай на меня хоть миллион, хоть миллиард…

Кроме того, неизвестно ещё, кто опаснее: Толиковы кредиторы или Врангель с его перочинным ножиком, которым он мне обещал перепилить ночью горло, если ещё раз увидит в подвале. Возможно, брал на испуг. А возможно, и нет — он же псих. Чуть выпьет — принимается орать о чести белого офицерства. Белогвардеец! Лебединый стан… Его менты и те сторонкой обходят — мочой разит за версту. Последнюю ночь заснуть я так и не смог. При мысли, что этот ублюдок подкрадётся и в самом деле зарежет, становилось противно и страшно.

Даже бомжа из меня порядочного не вышло. Интересно, как называется следующая степень падения? Покойник? Да, видимо.

Кстати, чем не выход? Лечь на асфальт и помереть. И никаких тебе проблем… Только ведь не помрёшь. Дурак-то ты дурак, а со здоровьем всё в порядке. Как и свойственно большинству дураков. Иначе не пережить бы нам с тобой, Володька, этих полутора недель марта, больше похожего на февраль.

«Господи, — мысленно скулил я, бредя по вымощенному новенькой плиткой тротуару, — ну что мне стоило тогда сказать твёрдое нет? Не поеду! Ничего никому передавать не буду! Задолжал — сам и возвращай!» Крепко, видать, запутался шурин, если свояка пришлось подставить… А Танька — сука. «Как ты мог?!» Да никак я не мог! Надо же: мужу не поверила, брату поверила… А то он раньше ничего подобного не откалывал!..

На стене дома бросала вызов неизвестно кому художественно выполненная надпись: «Я тоже робот».

И ты тоже, да?..

Надпись расплылась, и я обнаружил, что глаза у меня на мокром месте. Очень было жаль себя. А тут ещё апрель. На каштанах покачиваются какие-то светло-зелёные кочанчики: то ли почки, то ли будущие свечки. Теплынь. Заскорузлое чужое пальтишко и вязаную лыжную шапочку (тёплую куртку с капюшоном у меня увели на третий день) я сбросил на урну в скверике. Поступок сумасшедшего человека. Ночью пожалею, но будет поздно.

Выбравшись на проспект, чего тоже, видимо, делать не следовало, и пройдя уже квартала два, обратил внимание, что вровень со мной, не обгоняя и не отставая, движется чёрная легковая машина с тёмными зеркальными стёклами. Марка… А чёрт её разберёт! Какая-нибудь иностранная. Ничего в них не понимаю и вообще ненавижу. Не зря же пишут, что в авариях больше гибнет людей, чем от бомбёжек. Да и положено мне их ненавидеть — в силу своего нынешнего социального статуса.

От греха подальше свернул в переулок. Машина свернула следом. Остановился. Машина тоже остановилась — глянцевая, слепая, неотвратимая, как судьба.

«Так…» — беспомощно подумалось мне.

Мыслей об избавительнице-смерти — будто и не бывало. Нестерпимо захотелось жить. А бежать некуда. Ни подъезда нигде, ни арки.

Слабенько теплилась одна-единственная надежда, что это всё-таки совпадение. Задействовать ради моей скромной персоны столь крутую тачку? Куда логичнее было прислать обшарпанную колымагу с двумя мордоворотами и багажником потеснее…

Минутку! А откуда бы они узнали, где я сейчас нахожусь? Об этом даже Танька не знает!

Да, тогда всё увязывается. Ехали по своим делам — и вдруг, глядь, ковыляет по тротуару тот самый поганец. Как кстати!

Тем временем боковое стекло чуть приспустилось — ровно настолько, чтобы я мог услышать приказ.

— Садитесь, — прозвучало оттуда.

Обращались ко мне. Больше не к кому. До ближайшего прохожего — шагов двадцать… Но почему на «вы»? Издеваются?..

Вот и всё. Вот и кончилась твоя извилистая, бессмысленная жизнь, милый мой и единственный Володенька Турухин.

Обречённо поплёлся к задней дверце. Ну и как теперь со мной поступят? Взять с меня нечего… Продадут в рабство? Расчленят на органы? Забьют до смерти колами? Нет. Колами — дурной тон… Бейсбольными битами.

Не сразу разобравшись с хитро устроенной ручкой, точнее — с её отсутствием, открыл, со страхом заглянул внутрь — и ничего не понял. За рулём восседала незнакомая надменная дама, а больше никого в салоне не было.