Запах соли, крики птиц - Камилла Лэкберг

Тогда-то и началась погоня за признанием старших парней и крутых девчонок. Обыденная внешность и мальчишеское поведение больше не годились. Имя Лиллемур тоже не подходило. Она начала с того, что было ей по силам и средствам: выкрасилась в блондинку в ванной комнате у одного из череды старших приятелей, прошедших через ее жизнь, всю старую одежду заменила на новую — покороче, посексуальнее, поскольку поняла, что сможет вытащить ее из нищеты — секс. Он мог купить ей внимание и вещи, дать возможность выделиться из толпы. У одного приятеля было хорошо с деньгами — он и оплатил грудь. Ей бы хотелось иметь формы чуть поменьше, но, поскольку платил он, последнее слово осталось за ним. Он хотел размер Е, так и сделали. Когда внешнее преображение свершилось, оставался лишь вопрос упаковки. Приятель, профинансировавший грудь, называл ее своей куколкой Барби, тем самым решив вопрос имени. Дальше требовалось лишь определить, где ей лучше раскручивать свой новый имидж. Начало положили несколько мелких подработок в модельном бизнесе — в полуобнаженном или обнаженном виде. Но крупный успех ждал ее в «Большом Брате» — она стала звездой сериала. Ее совершенно не волновало то, что весь шведский народ получил возможность прямо из своих гостиных наблюдать за ее сексуальной жизнью. Кого это могло огорчить? У нее не было семьи, которая возмущалась бы тем, что она их позорит. Она была одна в целом мире.

Чаще всего ей удавалось не думать о жизни, предшествовавшей рождению Барби. Она загнала Лиллемур в самую глубь сознания, и той уже почти больше не существовало. Так же она поступила и с воспоминаниями об отце — ей пришлось запретить себе думать о нем. Чтобы выжить, требовалось исключить из новой жизни звук его смеха или ощущение прикосновения его руки к ее щеке. Это причиняло боль. Но утренний разговор с психологом задел струны, которые продолжали упорно вибрировать в ее груди. Правда, похоже, не только у нее одной. После того как они один за другим побывали в маленькой комнатке за сценой и посидели напротив него, атмосфера стала гнетущей. Иногда ей казалось, что весь негатив был обращен лично на нее, и порой даже возникало чувство, будто кто-то из участников бросает на нее недобрые взгляды. Но каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы посмотреть, откуда исходит это ощущение, мгновение оказывалось упущенным.

Вместе с тем ее не оставляло какое-то внутреннее беспокойство. Словно Лиллемур пыталась привлечь к чему-то ее внимание. Но Барби загоняла это чувство обратно. Некоторые вещи она не могла себе позволить выпустить наружу.

Перед ней по движущейся ленте продолжали ползти товары. И конца им видно не было.

Поиски в архиве, как всегда, оказались скучной и трудоемкой работой. Ничего не лежало на отведенных местах. Патрик сидел на полу, скрестив ноги, посреди множества ящиков. Он знал, какого типа документы разыскивает, и явно по наивности полагал, что они окажутся в ящике с надписью «Учебные материалы». Но не тут-то было.

На лестнице послышались шаги, и он поднял взгляд. Появился Мартин.

— Привет, Анника сказала, что видела, как ты спускался сюда. Чем ты занимаешься? — Мартин с изумлением разглядывал стоявшие вокруг Патрика ящики.

— Ищу записи с конференции в Хальмстаде, на которую ездил пару лет назад. Всегда ведь думаешь, что в устройстве архива должна присутствовать логика. Ан нет, какой-то идиот все переставил, и теперь ничего не найти. — Он бросил в ящик еще одну кипу бумаг, которые тоже хранились не на месте.

— Анника давно ругает нас за то, что мы не раскладываем тут бумаги по порядку. Она уверяет, что расставляет все по местам, а потом у документов словно вырастают ноги.

— Да, не понимаю, почему люди просто не в силах класть вещи туда, откуда их взяли. Я знаю, что положил записи в папку, которую заархивировал в этом ящике, — он указал на ящик с надписью «Учебные материалы», — но теперь их совершенно точно здесь нет. Возникает вопрос, в каком из этих дурацких ящиков они находятся. «Исчезнувшие люди», «Законченные расследования», «Незаконченные расследования», и так далее, и так далее… Можешь гадать с таким же успехом, как и я. — Он обвел рукой маленькое подвальное помещение, от пола до потолка заполненное ящиками.

— Меня больше всего восхищает то, что ты архивируешь свои записи с конференций. Мои по-прежнему валяются у меня в кабинете в живописном беспорядке.

— Теперь я понимаю, что мне следовало поступать так же. Но я по наивности полагал, что они могут принести пользу кому-нибудь из коллег…

Патрик вздохнул, схватил еще кипу документов и начал их перелистывать. Мартин уселся на полу рядом с ним и тоже взялся за один из ящиков.

— Я тебе помогу, тогда дело пойдет побыстрее. Что мне искать? Что это была за конференция? И зачем тебе понадобились те записи?

— Если мне не изменяет память, это была конференция в Хальмстаде в две тысячи втором году. Там речь шла о разных странных случаях со многими вопросительными знаками, которые так и не удалось снять, — не отрывая глаз от бумаг, ответил Патрик.

— О'кей? — вопросительно произнес Мартин, ожидая продолжения.

— Расскажу больше, когда мы найдем записи. У меня пока есть только смутная идея, поэтому я хочу освежить память, прежде чем что-либо говорить.

— О'кей, — теперь уже без вопросительной интонации повторил Мартин. Любопытство его, однако, не покидало, но он достаточно хорошо знал Патрика, чтобы понимать, что давить на него не имеет смысла.

Внезапно Патрик поднял взгляд и лукаво улыбнулся.

— Но я расскажу, если ты расскажешь…

— Расскажу что? — удивленно переспросил Мартин, но, увидев улыбку товарища, понял, на что тот намекает. Он засмеялся. — Ладно, договорились. Когда ты расскажешь, я тоже расскажу.

После часа бесплодного перелистывания Патрик вдруг возликовал.

— Вот они! — Он выдернул бумаги из пластиковой папочки.

Мартин узнал почерк Патрика и попытался прочесть текст вверх ногами. Получалось неважно, и он, разочарованный, принялся ждать, пока тот сам просмотрит записи. Прочтя три страницы, Патрик вдруг остановил указательный палец посередине листа. Между бровями у него образовалась глубокая морщина, и Мартин попытался мысленно призвать его читать побыстрее. Через несколько минут, показавшихся вечностью, Патрик торжествующе поднял взгляд.

— О'кей, выкладывай сперва твою тайну, — потребовал он.

— Э, прекрати, я просто умираю от любопытства. — Мартин засмеялся и попробовал вырвать бумаги из рук Патрика. Однако коллега, похоже, оказался готов к маневру, поскольку быстро отдернул их, подняв в воздух.

— И не думай, сперва ты, потом я.

— Любишь ты, паразит, задираться… — Мартин вздохнул. — Ну да, ты правильно думаешь. У нас с Пией будет ребенок. В конце ноября. — Он предостерегающе поднял указательный палец. — Но не смей пока никому говорить! У нас еще только восьмая неделя, и мы хотим хотя бы до тринадцатой сохранить это в тайне.

Патрик поднял вверх обе руки. Бумаги, которые он держал в правой, разлетелись.