Сказания Древней Японии - Садзанами Сандзин

Яками-химэ, божественную принцессу страны Инабы. Вот почему они и проходили здесь. Я провожатым, слугою у них и иду самым последним, вот с этим мешком.

Выслушав рассказ бога, заяц стал еще почтительнее к нему:

– Так ты бог Окунинуси! И такие злые, жестокие братья у тебя, милосердного и сострадательного! У тебя, который проявил такую глубину доброты и участия, спасая меня! Так вот же что я тебе скажу: не только мне, потерпевшему уже от твоих братьев, противен их злой нрав, но не понравится он и Яками-химэ, и хотя ты провожатый, слуга только, но нет сомнений, что она выберет тебя. Я ручаюсь за это!

Спасенный богом заяц был переполнен радостью и благодарностью и всеми силами старался угодить Окунинуси. Бог не придал особенного значения его словам.

– Прощай, заяц! Увидимся еще, – сказал он и, тронувшись в путь, пошел вслед за Ясоками.

Так он пришел в то место, где жила Яками-химэ.

Как и говорил заяц, Яками-химэ и слушать не стала никого из Ясоками.

– Я пойду за Окунинуси, – сказала она.

И действительно, в конце концов она стала его супругой.

Храм, посвященный богу Окунинуси[102], находится в провинции Идзумо и называется Идзумо-но Оясиро[103]. Заяц тоже причислен к лику божеств под именем Белого зайца из Инабы. А что сталось с крокодилами, неизвестно.

Расёмон

Это было в давно минувшие времена. В древней столице Японии, Киото, по всему городу стал ходить слух, что в Расёмоне[104], в Девятом квартале столицы, каждый вечер появляется страшный черт, который хватает и пожирает проходящих людей. На всех напал страх, и, как только закатывалось солнце, никто уже не решался проходить в этих местах. В те же времена проживал в столице великий военачальник Минамото Райко. Это был тот самый всем известный доблестный герой, который вместе с четырьмя своими самураями – Усуи Садамицу, Урабэ Суэтакэ, Саката Кинтоки, Ватанабэ Цуна и неустрашимым воином Хираи Хосё – сокрушил незадолго перед этим Сютэна Додзи Оэяма.

Однажды вечером эти воины Райко собрались в одной из комнат дворца своего начальника и, попивая пожалованное им Райко сакэ, болтали по-приятельски о том да о сем. Во время беседы Хираи Хосё обратился к своим собеседникам:

– А слышали вы, что болтают, будто в Расёмоне, в Девятом квартале, появляется черт?

– Что за чепуху ты рассказываешь? Теперь во всей Японии не найти нигде чертей, после того как они уничтожены недавно на Оэяме, – возразил ему Ватанабэ Цуна.

– Странно! Однако толкуют же ведь, что есть.

– Ну это только молва, не больше. Если даже тогда и уцелел какой-нибудь из них, так от одного только страха перед грозным Райко он сбежал не то в Китай, не то в Индию.

– Очень уж легко относишься ты к моим словам, почтеннейший Ватанабэ. Что же ты думаешь, надуваю я тебя, что ли?

– Да ничуть не бывало, а только несуразно уж очень все это.

– Если ты сомневаешься, так самое простое – пойти и посмотреть. Нет ничего лучше непосредственной пробы.

– Ты, господин Хираи, думаешь, может, что я не решусь пойти?

– А можешь пойти, так пойди и посмотри.

– Конечно, пойду! С твоего позволения, я ведь Ватанабэ Цуна, не кто-нибудь иной. Мог ли я называться самураем Райко, если бы стал пугаться какого-то там черта?! Вот сейчас же, не медля ни минуты, пойду и посмотрю.

И без того мужественный и храбрый Ватанабэ, подвыпив в этот вечер, стал еще смелее, еще отважнее; не теряя ни минуты, он снарядился в путь.

– Ну так, – сказал он, – дай же мне что-нибудь такое, что могло бы служить наглядным доказательством того, что я действительно ходил туда.

– Ладно! Да вот эта дощечка, ты поставь ее там в доказательство того, что ты действительно ходил туда.

– Так, значит, я поставлю эту дощечку у ворот как доказательство! А ты завтра утром пойди посмотреть и узнаешь, ходил я или нет. Как? Я – Цуна! Да чтобы я не захватил живьем одного какого-то там или двух даже чертей? Захвачу и покажу тебе их.

Сев на коня, он смело и бесстрашно выехал из дворца.

На беду, в этот вечер как раз лил дождь да вдобавок еще поднялся ветер; тьма стояла такая, что просто ни зги не видно; прохожих не было ни души. И было так мрачно кругом, так уныло, так страшно, что волос стал бы дыбом у всякого другого, кто вздумал бы только высунуть нос из дому, но Ватанабэ Цуна известен был как отчаянный смельчак. Не обращая ни малейшего внимания ни на дождь, ни на ветер, он подгонял только вперед да вперед своего коня, стараясь поскорее добраться до Расёмона.

– Вот и Расёмон. А ну-ка, где же тут этот черт? – заговорил он сам с собою и начал повсюду искать, но сколько ни искал черта, и признаков нет. – Ловкий малый этот Хираи, здорово потешился надо мною. Ну что же! Поставлю вот тут дощечку да и поеду себе потихоньку домой, – продолжал он разговор сам с собою и, поставив дощечку на каменную плиту у ворот, хотел было уже направиться в обратный путь.

– Не спеши, молодец! – раздался вдруг позади него чей-то голос, и в тот же момент кто-то схватил его за назатыльник шлема.

Цуна изумился такой неожиданности, но ничуть не испугался.

– Кто это? – спросил он и дотронулся до схватившей его руки.

Что за ручища! С добрый чурбак толщиною и вся мохнатая. Цуна сообразил, что это не кто иной, как тот самый черт. Моментально выправил он свой меч и наотмашь рубанул снизу по руке. Крякнул только черт и сейчас же выпустил шлем, за который держался, но вслед за тем он заскочил вперед и кинулся на Цуну, чтобы пожрать его за один раз. Глянул на него Цуна: ростом он выше городских ворот, глаза сверкают, как зеркала, а из пасти пышет пламя, точь-в-точь как из громадной печи.

Начался у них тут бой, у Цуны с чертом. Некоторое время сражались они, то наскакивая один на другого, то отскакивая, но наконец такой даже, как черт, и тот пришел в ужас от силы и смелости Цуны. Улучив момент, он опрометью кинулся бежать.

– Ага, бежишь? Не уйдешь! – крикнул Цуны и бросился вдогонку за чертом.

Но черт был очень велик, и Цуна не мог равняться с ним в беге; в конце концов черт скрылся с глаз, убежав от него.

«Экая досада! Ну что же, убежал, так убежал. Ничего не поделаешь, придется возвращаться домой с пустыми руками», – подумал Цуна. Но вдруг он заметил, что внизу у каменной плиты ворот что-то лежит. Недоумевая, что это такое, он нагнулся, чтобы поднять, и тут только разглядел, что это та самая рука черта, по которой он рубанул мечом.

– Эге, так это я ее и отрубил. Ладно, уж коли сам черт удрал, так и это сгодится, – сказал он и, схватив бережно руку в охапку, тотчас же направился домой.

Там он показал эту руку всем, начиная с Хираи. Показал ее и вельможному Райко. Все до единого удивлялись, и слава о его подвиге шла из уст в уста. Слухи о нем распространились вскоре по всей столице, и имя доблестного Ватанабэ Цуны стало еще знаменитее, еще славнее.

Цуна возвратился в свой собственный