Я, ты, он, она и другие извращенцы - Джесси Беринг

Психотерапевт Эми Марш считает, что причиной поведения предметофилов является редкое неврологическое заболевание, которое называется “соощущение персонификации предмета” (object personification synesthesia), в результате чего им кажется, что неодушевленные предметы суть личности, которые испытывают эмоции, а также половое влечение[47].

У этих людей вызывают возбуждение конкретные предметы, а не все вещи определенной категории. В 1979 году шведка Эйя-Рита Эклеф попала на первые полосы в связи с тем, что вышла замуж за Берлинскую стену. Сейчас она считает себя вдовой. Позднее американка Эрика Лабри-Эйфель стала героиней документального фильма, где было показано, как она консумирует свой брак с Эйфелевой башней. Новобрачным непросто уединиться из-за туристов, постоянно снующих вокруг. (Поскольку Эрика считает, что 325-метровое сооружение – женского пола, их отношения в этом смысле лесбийские. Полагаю, Эрику можно назвать бисексуалкой: в прошлом она состояла в отношениях с немногословным джентльменом, многим известным как Золотые Ворота.) В том фильме Эрика сдержанно приподняла плащ, села верхом на одну из массивных стальных балок в основании Эйфелевой башни и тем скрепила брачный союз. (Кстати, миссис Эйфель известна не только своей любовью к башне, но и тем, что она – один из лучших в мире спортсменов-лучников.)

Обычно (если это слово уместно) мысли предметофила устремлены к обыденным вещам, а не к ярким знаменитостям вроде Берлинской стены или Эйфелевой башни. В 2010 году Эми Марш провела десятки интервью с предметофилами. Она интересовалась у них: “Какую черту находит в вас наиболее привлекательной предмет (предметы) вашего влечения?” Некая женщина, находящаяся в любовных отношениях с флагом по имени Либби, ответила: “Ну, Либби всегда говорит, что у меня хорошее чувство юмора. Мы так веселим друг друга! С ними [флагами] почти невозможно говорить серьезно, они постоянно прикалываются”. А мужчина, увлеченный звукорежиссерскими пультами, заметил, что его электронные “любовники” обожают черты его лица: “Я полноват, а им это нравится… У меня пальцы искривлены в виде шеи лебедя[48], а им нравится. Еще им нравится, что пальцы – шершавые”.

И, раз уж речь зашла о руках и пальцах, не следует обходить вниманием парциалистов (вспомните подофила, лишившего невинности мои пальцы ног). Этих людей больше волнуют не сами предметы. Их эротический интерес полностью обращен на определенную (нерепродуктивную) часть тела. Вольтер, у которого было неплохое чувство юмора, парциалистом точно не был. В 1748 году Вольтер в письме своей любовнице (и одновременно – племяннице) г-же [Марии Луизе] Дени дает понять, что без ума от каждого сантиметра ее тела. Уведомляя о скором приезде в Париж, он сообщает: “Покрываю тысячей поцелуев Вашу пышную грудь и восхитительный зад, всю Вас целиком, Вас, которая столько раз дарила мне эрекцию”. Но вольтеровская “монотонная простота” в почитании женского тела, как напомнил бы Штекель, не перестававший удивляться сексуальному разнообразию, – не повод для уныния.

В книге “Половые аберрации” Штекель знакомит нас с двадцативосьмилетним немецким коммерсантом П. Л.: “Когда к нему [П. Л.] притрагивается рукой красивая женщина, моментально возникает эрекция”. После психоаналитического расследования Штекель решил, что фиксация П. Л. уходит корнями в детство, а именно – в первый сексуальный опыт (в семилетнем возрасте), о котором Штекель по неясным причинам решил проинформировать нас на латыни: “Ему особенно нравилось cum nonullis commilitonibus mutuam masturbationem tractare”. Вот пример того, как глубокомысленно звучит любая фраза на языке права. В переводе глубина сразу теряется: П. Л. с удовольствием занимался взаимной мастурбацией с мальчиками своего возраста. Причем занятия эти продолжались до позднего подросткового возраста, и П. Л. отмечал, что симпатизирует исключительно мальчикам с бледными красивыми руками. Прочие не вызывали у него эрекции.

Штекель объясняет, что со временем П. Л. оставил свои гомосексуальные привычки и (якобы) стал возбуждаться от мысли о женщинах – по крайней мере, о женских руках: “Никакая сила не заставила бы его теперь притронуться к мужскому половому органу. Один лишь вид пениса другого мужчины вызывает у него отвращение”. Однако в книге не говорится о том, перестал ли П. Л. фантазировать о мальчишеской руке на собственном пенисе, и я готов поставить последний доллар – нет, не перестал. Как бы то ни было, П. Л. желал остепениться и завести семью, для чего познакомился с очаровательной девушкой, которая, как ему виделось, идеально подходила на роль жены. Все в ней было безукоризненно, “она обладала всеми женскими добродетелями”. Однако, по иронии, у девушки были очень крупные руки, а под ногтями часто бывала грязь, что, безусловно, привело бы в замешательство любого уважающего себя фетишиста. П. Л. не смог с этим смириться. Воображаю, как решительный П. Л. возвращается домой от Штекеля. Он идет по перрону. Клубится паровозный дым. Накрапывает дождь. Красивая женщина ждет П. Л. Он прикладывает палец к ее дрожащим губам: “Нет, дорогая, дело не в тебе. Дело во мне! Ну, во мне – и в твоих чертовых клешнях”.

Даже детальнейшая классификация половых девиаций не может предвидеть все парафилии, и часто непонятно, как систематизировать некоторые из них. Рассмотрим, например, случай “орального парциализма”. Я не уверен, верный ли диагноз поставили австралийские психиатры, но, как вы сейчас увидите, их замешательство простительно.

Наша история из рубрики “невероятно, но – увы! – факт” произошла в 1998 году в сельском районе Австралии. Главный герой – необщительный юноша девятнадцати лет с крайней формой ожирения (он весил более 140 кг). Парень был в запущенном состоянии. Он страдал от клинической депрессии и впервые попал в поле зрения врачей из-за неудовлетворительной гигиены. У него появились язвы под мышками, внизу живота и в паху. Отец приволок сына к врачу (это нужно было сделать гораздо раньше) и объяснил, что гнойные раны у того не проходят почти пять лет.

Вначале прогноз был положительным, что удивительно. Парню прописали обычный курс антибиотиков. Рассчитывая, что он начнет соблюдать правила гигиены, врачи ждали, что язвы пройдут. Но, как оказалось, пациент не очень-то стремился от них избавиться. Он полюбил свои язвы. В дальнейшем выяснилось, что он якобы потерял лекарства. Когда врачи стали допытываться у него, каковы истинные причины отказа от лечения, он признался, что все дело в сексе. Психиатры позднее объяснили:

Основным стимулом в воображении пациента был женский рот. Фантазия заключалась в том, что женщина облизывает пальцы или слегка прикусывает свои губы… Пациент прикладывает пальцы к язвам в паху или под мышками и слизывает гной… и находит его вкус и запах возбуждающим, хотя и не может указать точно, как именно… это вызывает сексуальную стимуляцию.

История этого одинокого толстяка показывает, как воображение может превратить самые нелепые вещи в предметы влечения. Вероятно, вы также обратили внимание, что в наших примерах фигурируют в основном мужчины. Мне бы хотелось рассказать вам и о парафилах женского пола, но не забывайте, что, по самым консервативным оценкам, соотношение мужчин и женщин среди парафилов – 99 к 1. Это огромное гендерное различие также проявляется в бесконечном диапазоне девиаций. Есть два исключения. Первое – это предметофилы. Среди них женщины с редким “соощущением персонификации предмета”, возможно лежащим в основе этой парафилии, встречаются столь же часто, как и мужчины. Второе – садомазохизм: среди его приверженцев мужчин всего в двадцать раз больше, чем женщин. (И все же в этой подгруппе гораздо больше мазохисток, чем мазохистов. Мы до боли подробно обсудим садомазохизм в следующей главе.)