Похитители снов - Мэгги Стивотер

Испуганно взвизгнув в знак предостережения, Девушка-Сирота спряталась за спиной Ронана.

Но Адам уже в кого-то превращался. Маска пропала, или она стала лицом Адама, ну или лицо Адама было вырезано из дерева. Каждый зуб, сверкавший в улыбке, говорил о голоде; изящные черты Адама сделались ненасытными, а глаза отчаянными и яростными. На шее вздулась толстая вена.

– Occidet eum! – взмолилась Девушка-Сирота, цепляясь за Ронана.

Начинался кошмар. Ронан слышал, как приближаются ночные ужасы, жаждущие его крови и его скорби. Их крылья бились в такт с его сердцем. А он не настолько властвовал над ситуацией, чтобы прогнать тварей.

Потому что кошмаром теперь был Адам. Маска стала чем-то другим, и Адам стал чем-то другим, он превратился в тварь, стоявшую так близко, что до нее можно было дотронуться. Думать об этом значило замереть от ужаса при виде того, как Адама пожирают изнутри. Ронан даже не мог понять, где заканчивается маска; перед ним был только Адам, чудовище, полное зубов.

Девушка прорыдала:

– Ронан, implore te!

Ронан взял Адама за руку и назвал его по имени.

Адам напал. Зубы, зубы, зубы. Но даже когда он прыгнул на Ронана, одной рукой он продолжал цепляться за ставшую невидимой маску, пытаясь освободиться от нее. От его прежнего лица ничего не осталось.

Адам ухватил Ронана за шею, запустив пальцы в кожу.

Невзирая на мольбы Девушки-Сироты, Ронан не мог убить его. Это же был Адам.

Открылся рот – врата к кровавой гибели.

Ниалл Линч научил Ронана боксировать. Некогда он сказал сыну: «Выкинь из головы все капризы».

Ронан выкинул из головы все капризы.

Он ухватился за маску. Единственным способом нащупать ее край было схватить Адама за руку, которая по-прежнему упрямо цеплялась за маску. Покрепче упершись ногами, Ронан дернул. Но маска слетела легко, как лепесток с цветка. Она была тюрьмой только для Адама.

Адам, шатаясь, отступил.

Маска была тонкой, как лист бумаги, и всё еще теплой от судорожного дыхания Адама. Девушка-Сирота уткнулась лицом в Ронана, ее тело сотрясалось от рыданий. Еле слышным голосом она проговорила:

– Tollerere me a hic, tollerere me a hic…

«Забери меня отсюда, забери меня отсюда».

Ночные кошмары приближались. Они были так близко, что он мог их учуять.

Адам издавал странные, ужасные звуки. Когда Ронан поднял глаза, он понял, что маска и была лицом Адама. Сорвав ее, он обнажил мышцы, кости, зубы и глазные яблоки. От биения пульса отовсюду, где мускулы соприкасались друг с другом, брызгала кровь.

Адам привалился к стене. Жизнь вытекала из него.

Ронан вцепился в маску, ощущая прилив адреналина.

– Я надену ее обратно.

«Пожалуйста, пусть это получится».

– Ронан!

Ронан свернулся на кровати, полусидя у стены, с болтавшимися на шее наушниками. Его туловище онемело, как всегда бывало после сна, но на сей раз он ощущал огонь в каждом нерве. Кошмар по-прежнему гнал по венам адреналин, хотя Ронан не мог двинуться, чтобы воспользоваться им. Дыхание вырывалось из груди тяжелыми, неровными вздохами. Ему не удавалось ни распрямиться, ни ответить, ни перестать видеть изуродованное лицо Адама.

Было утро. Раннее пасмурное утро. По окну рядом с кроватью стучал дождь. Ронан парил над собой. А человек, лежавший на кровати, продолжал незримую битву; на руках и на шее у него вздулись все вены.

– Ронан, – шепнул Ной.

Он скорчился в нескольких сантиметрах от Ронана, бесцветный в утреннем свете. Достаточно материальный, чтобы оставить коленями вмятины на матрасе, но не настолько, чтобы отбрасывать тень.

– Ты проснулся, ты проснулся.

Ной, моргая, долго смотрел на Ронана, а тот на Ноя, совершенно измученный. Постепенно сердце перестало колотиться. Своими ледяными руками Ной высвободил из пальцев Ронана ночную добычу. Маску. Ронан не хотел забирать ее с собой. Нужно было уничтожить эту штуку. Например, сжечь.

Ной поднес маску к неверному свету, падавшему из окна, и содрогнулся. Ее поверхность была усеяна красно-черными каплями. Чью ДНК – задумался Ронан – нашли бы в этой крови эксперты?

– Твоя? – чуть слышно спросил Ной.

Ронан покачал головой и вновь закрыл глаза. Перед ним стояло ужасное лицо Адама.

В углу комнаты послышался звук. Не в том углу, где стояла клетка Бензопилы. И не такой звук, который мог издать молодой ворон. Это был долгий и медленный скрип дерева. А потом быстрый перебор, как от соломинки, вставленной между спиц колеса: тк-тк-тк.

Ронан и раньше слышал этот звук.

Он сглотнул.

И поднял веки.

У Ноя глаза и без того были вытаращены.

Он спросил:

– Что тебе снилось?

Ганси проснулся до рассвета. Ему уже довольно давно не приходилось вставать рано, чтобы успеть на гребную тренировку, но он по-прежнему иногда вскакивал без пятнадцати пять, готовый бежать на реку. Обычно в эти бессонные утренние часы Ганси тихонько листал книги и лазил в Интернете, ища новые ссылки на Глендауэра, но после исчезновения Кабесуотера он не мог заставить себя работать. Вместо этого он выходил сквозь мелкий дождь на парковку к «кабану». И ему немедленно становилось легче. Ганси провел в нем столько часов – когда делал уроки перед школой, или просто стоял на обочине, или раздумывал, как быть, если он никогда не найдет Глендауэра, – что «Камаро» казался ему практически домом. Даже когда мотор молчал, в машине пахло старым винилом и бензином.

Пока он сидел там, одинокий москит влетел в машину и забеспокоился у него над ухом – высокое тремоло на фоне непрерывных басов грозы.

«Кабесуотер пропал. Глендауэр там – должен быть там – и он пропал».

Капли стучали и расплывались на ветровом стекле. Ганси вспомнил тот день, когда его до смерти зажалили осы, а он всё равно выжил. Он воскрешал это воспоминание, пока не перестал слышать имя Глендауэра, шепотом произносимое у себя над ухом; вместо этого он предался жалости к себе – у него столько друзей, но он так одинок. Его обязанностью было утешать их, а не наоборот.

«Так и должно быть, – подумал он, вдруг разозлившись на самого себя. – Тебе проще, чем им. Что толку в твоих привилегиях, слабое, избалованное существо, если ты не в силах стоять на ногах?»

Дверь Монмутской фабрики открылась. Ной немедленно заметил Ганси и неопределенно замахал руками. Это, очевидно, значило, что Ганси был ему нужен, и, кроме того, случилось что-то срочное.

Наклонив голову от дождя, Ганси зашагал к нему.

– Что?

Ной снова замахал руками. Они вошли.