Система - Юлия Шамаль

Серега был у себя и был не один – я узнала его голос из-за двери. Там громко спорили о чем-то и смеялись, и меня взяла досада, что Серегин смех больше не имеет отношения ко мне. Я постучала и открыла дверь. Смех стих, все молча уставились на меня.

Серега сидел за столом в окружении двух каких-то новых девиц. На столе стояли два пакета дешевого вина, валялись пластиковые стаканчики. На драном диване развалился дядя Витя. Всклокоченный Ивась бренчал на древней гитаре, но при виде меня быстро прикрыл струны ладонью.

– Привет, – сказала я всем сразу.

Все молчали. Ждали, что скажет Серега.

– Ооооо, кто пожаловал, – сказал он наконец. – Мы, гордячки, пришли сами.

Кровь ударила мне в лицо. Не такого приема я ждала.

– Сережа, – сказала я тихо, – мне нужно с тобой поговорить.

– Ну что ж, – ответил он весело, – давай поговорим, раз нужно. Я-то не гордый. Университетов не заканчивал. Зато разговаривать могу с кем угодно и когда угодно, – и он заржал.

Это нелепая бравада была командой «вольно» для остальных. Ивась снова забренчал, девицы зашевелились, дядя Витя раскурил сигаретку.

На ватных ногах я подошла поближе к столу. Посмотрела ему в лицо. Взгляд его был колючим.

– Мне нужно поговорить с тобой наедине, – сказала я.

– А с чего это? – спросил он все так же весело. – Говори при всех! Это же друзья. А от друзей у меня секретов нет. А уж от подруг – тем более!

Он ущипнул одну из блондинок пониже спины, та довольно завизжала.

Я молчала. Серега встал, взял пакет с вином и разлил себе и девицам по стаканчику.

– Тебе не предлагаю, – обратился он ко мне, – ты ж у нас дешевое вино пить не будешь… Не того полета наша гордая птица! – завершил он, поднимая стакан и обводя взглядом окружающих.

Все снова поспешно засмеялись.

Только сейчас я поняла, как унизила своим отказом этого гордого и сильного человека. Сильного – надо было признать, что права тетя Мириам, «в мече всегда есть сила».

– Ну, – сказал он, закусив, – так ты что-то сказать хотела.

– Сережа, прости меня, пожалуйста, – сказала я очень тихо и очень искренне.

– Что?! Не слышу! Громче!

– Прости меня, пожалуйста.

– А-а-а. Теперь услышал. Небо простит, как говорят Системники у вас там в хороших зонах.

– Я бы хотела, чтобы не Небо, а именно ты меня простил…

– А за что? – спросил он живо.

Девицы слушали наш диалог с большим интересом. Терять мне, в общем-то, было уже нечего.

– Я была неправа. Мне нужно быть с тобой. То есть, – поспешно поправилась я, – я хочу быть с тобой. Я готова выйти за тебя замуж.

Это были все мои козыри. Я смотрела в азиатские Серегины глаза, и на мгновение мне показалось, что в них мелькнуло то, былое выражение, с каким он кормил меня, умирающую, хлебом и шоколадом.

– Готова, говоришь? Дядь Вить, дай-ка сигаретку… – Серега жадно затянулся, глаза его бегали. – Это хорошо, что ты готова. Проблема только, что я теперь не готов…

Я ощутила вдруг страшную усталость и тяжесть в ногах и без спросу села на диван рядом с Ивасем.

– Видишь ее? – Серега указал на блондинку, которую ущипнул. – Это Маша. Моя невеста. Она в зоне В отродясь не бывала, образования у нее нет, с того света она не возвращалась и книжек умных не читала, но она – настоящая, понимаешь? Верная. Хорошая крепкая баба. И она умеет ценить то, что я для нее делаю. Хотя я сделал для нее гораздо, гораздо меньше, чем для тебя, стерва! – Серега хлопнул ладонью по столу, и его глаза снова налились кровью. – Но я это поправлю. Мы с Махой вырвемся из этой скребаной зоны и заведем детей. А ты можешь гордиться собой дальше.

Ивась и дядя Витя старались на меня не смотреть. Мои глаза наполнились слезами.

– Сережа, ну ты что, – всхлипнула я, – это же жестоко! Вспомни, ведь все было хорошо!.. Все можно вернуть, давай вернем, ну пожалуйста…

– Было хорошо, да сплыло, – сказал он спокойно и устало. – Вернуть ничего нельзя. Я никому не позволю с собой так обращаться, детка, даже тебе. Ты в самом начале спрашивала меня о правилах выживания в зоне Е, помнишь? Ну так вот, ты нарушила главное правило: не предавай своих. А теперь иди и будь здорова.

Дни потянулись одинаковой серой чередой. Утро. Голод и усталость. Вонь полигона. Боль в спине. Вечер. Утро. Вонь. Тишина. Никакого будущего. Никакой надежды. И полная изоляция, после истории с Серегой никто из старых друзей не хотел со мной общаться. А заводить новых я уже не могла.

Сначала я надеялась, что Серега передумает и придет за мной. Каждый вечер невольно прислушивалась к шагам в коридоре, ждала, что вот-вот раздастся стук в дверь. Он мерещился мне в толпе, в каждом человеке с похожей фигурой, я все ждала, что он внезапно схватит меня за руку, как раньше, и крикнет: «Эй, Ларк!» Потом я услышала, что он действительно женился, и остатки надежды растаяли.

В эти дни я часто вспоминала о маме. Мне очень хотелось прижаться к ней, положить голову на колени и все рассказать. Я и раньше пробовала написать или дозвониться ей при помощи телефонного Универсум-приложения, пыталась и сейчас, но у меня снова ничего не получилось.

А вскоре стало понятно, почему.

Эмиссариат с двухмесячным, почему-то, опозданием прислал мне уведомление о маминой смерти. Она скончалась в медицинском блоке зоны D от рака четвертой стадии на пятьдесят первом году жизни. Незадолго до смерти ее рейтинг составлял пять баллов, что и стало причиной ее переезда в зону D. До зоны Е, хвала Небу, дело не дошло, видимо, она угасла слишком быстро.

После оплаты кремации и кредитов на мамином счете осталось девяносто криптов. В письме эмиссар вежливо объяснял, что два месяца проводил тщательную проверку по всем маминам счетам, выяснил, что эти средства – Свободны от каких-либо обязательств, я – их единственная наследница и могу теперь ими распорядиться. Например, передать на благотворительность. «Это было бы хорошим решением, – завершил эмиссар свое письмо, – ведь мы знаем, что Вы неустанно работаете над улучшением своих трендов и действуете строго в рамках базовых принципов Общества абсолютной Свободы».

* * *

После извещения о маминой смерти я подумала, что ведь несложно снова уронить рейтинг до единицы, а потом и до нуля. Легкий и простой выход.

Разговаривать мне теперь было не с кем, и я решила просто начать ругать Систему вслух. Как когда-то делал мой отец. По вечерам я теперь взад и вперед ходила по нашей грязной узкой комнатушке, как тигр в клетке, и выливала на Систему потоки площадной брани. Тетя Мириам забивалась в угол за шкаф, который она теперь использовала как перегородку от меня, и делала вид, что не слышит.

Я была вполне откровенна. Я говорила все, что думаю о Системе, о ее создателях, о ее причастности к смерти моих родителей. О своей жизни. Проклинала в самых ужасных выражениях. То и дело поглядывала на биочасы, но рейтинг упорно составлял два балла. Спустя неделю моих словоизвержений стало ясно, что сейчас Системе, видимо, твердо нужен фасовщик мусора женского пола.