Конь в пальто - Сергей Донской

Невидимая черта отделяла Тишку от конституционной Долины Смерти. Тут, на кромке, еще можно было чувствовать себя в безопасности: по неизвестной причине здешние хищники никогда не давили тех, кто только раздумывал, стоит ли рисковать жизнью, лавируя между их тупыми мордами.

Наверное, разумнее всего было бы повернуть назад и задать стрекача, не искушая судьбу, тем более что на той стороне не предвиделось ничего такого, чего не имелось на этой. Понимать бессмысленность своей затеи Тишка понимал, но вместе с тем твердо знал, что не отступит. Можно было как-то обманывать себя по поводу недавнего конфуза с крысой. Но проявить слишком уж откровенную трусость мешала Тишке гордая кошачья натура. Казалось бы, кому какое дело, отважится ли он пересечь свою Долину Смерти? Да никому, кроме него самого! А это был непреодолимый стимул.

Кот изготовился, молниеносно оценил дорожно-транспортную обстановку, зачем-то обреченно мяукнул и распластался над дорогой в стремительном броске между прошлым и будущим. Через минуту он ошалело влетел в очередной двор, мало отличающийся от покинутого утром. Здесь он остался до вечера. Набираясь сил перед богатой событиями ночной мартовской жизнью на чужой территории, он брезгливо пожевал всяких объедков, умылся и развалился на ступенях подъезда, блаженно щурясь на солнышке.

Несколько раз его спугивали прохожие, но он упрямо держался вблизи от облюбованного места: искушенное кошачье зрение улавливало там особое розоватое свечение, в котором можно было черпать силы. Заряжаясь энергией, Тишка прислушивался к слабому потрескиванию ворсинок своей шубейки.

Потом к подъезду вкрадчиво подкатил белый автомобиль, неся на тонированных стеклах искаженное отражение окружающего мира. Кот открыл глаза и настороженно поднял голову. В этот момент он напоминал маленького гордого сфинкса.

Одно из темных стекол автомобиля бесшумно поползло вниз. Из образовавшейся амбразуры высунулась круглая мужская голова, исчезла в полумраке салона, а вместо нее возникла вытянутая рука, сжимающая длинный черный предмет угрожающего вида. Коту стало ясно, что ему хотят сделать больно, но показать испуг он посчитал ниже своего достоинства. Его зрачки презрительно сузились, превратившись в две вертикальные черточки.

Лишь когда рядом что-то хлестко щелкнуло о бетон, кот позволил себе оскорбленно вякнуть, взвиться вверх и в два прыжка скрыться за углом. Вызов был принят, поэтому в этом бегстве он не усмотрел для себя ничего унизительного.

Разочарованный колобок, напрасно претендующий на какое-нибудь другое прозвище, посолиднее, опустил пневматический пистолет:

– Эх, такой знатный кошак ушел, бля! Неправильную трак… тоорию наметил.

– Выбрось свою пукалку, – флегматично посоветовал Бур. – Ты из нее и слону в жопу не попадешь.

– В жопу – попаду, – запальчиво возразил стрелок.

– Головой!

– Чего?

– Говорю, головой попадешь, если разбежишься как следует. Только как тебя потом вытаскивать?

Колобок подумал-подумал и, обидевшись, засопел.

Третий наездник белой «девятки» дрых на заднем сиденье, не принимая участия в дискуссии. Он всегда отсыпался, когда приходилось кого-нибудь поджидать, а в том и заключалась основная часть работы боевого экипажа. Ждать, затем действовать согласно приказу.

На этот раз предстояло встретить у подъезда коммерсанта Ляхова и с почестями доставить к Хану. Скучная рутина. Ни торцануть, ни звездануть, ни в бочину дать.

Олежка Ляхов, отечественный бизнесмен в первом поколении, загнал машину в гараж и отправился домой пешком, пробуксовывая на скользких участках пути. Виной тому были гладкие подошвы туфель, предназначенных для степенного перемещения по офисным ковролинам и утапливания автомобильных педалей. Для пеших прогулок подошвы никуда не годились. Да и сам Олежка ощущал себя в роли пешехода неуютно.

Светлые волосы, разделенные посередке прямым купеческим пробором, стильно обрамляли Олежкино лицо, придавая ему вид одновременно солидный и артистический. Румянец свидетельствовал о крепком здоровье, распирающем изнутри щеки молодого человека. Их легкая надутость, впрочем, указывала не только на наличие трех-четырех килограммов лишнего веса, но и на присутствие некого апломба, вызванного финансовым благополучием.

Зачерпнув полную туфлю омерзительно-холодной талой жижи, Олежка невольно распустил ладное выражение лица, поминая неизвестно чью мать. А черный кот, пулей пересекший дорогу, вынудил его некрасиво плеваться через левое плечо.

Эта мера не сработала. Плохое предзнаменование подтвердилось, когда Олежка обнаружил у своего подъезда знакомую белую «девятку» с наглухо затонированными стеклами. На душе стало тревожно. Никаких явных прегрешений за Олежкой не водилось, но так уж устроена природа, что овцы всегда чувствуют себя виноватыми перед волками, даже если они, овцы, покуда целы, а волки – временно сыты.

С наигранной беззаботностью Олежка приблизился к ханским послам, поручкался со всеми поочередно, бодро осведомился:

– Какими судьбами?

– Садись давай, – коротко распорядился Бур.

– Что-то случилось?

– Приедем – узнаешь.

Глупо было продолжать расспросы и совсем уж безрассудно обсуждать ханский приказ. Олежка послушно втиснулся на заднее сиденье, и «девятка» тронулась с места.

За время путешествия он почерпнул из разговоров спутников массу разнообразной, но бесполезной для себя информации. Менты совсем оборзели. Барыги тоже – отходят под ментов. Телки – стервы, но некоторые нехило строчат. Вернее так: некоторые телки умеют строчить, но все равно они стервы. Взять хотя бы Лекаря – подхватил на днях птичью болезнь «три пера», теперь вот подсел на иглу, пенициллином долбится, га-га-га! Это обалденно смешно, что Лекарь – лечится, гы-гы-гы! Колобок прикупил к весне новый куртец, а куртец оказался голимый, из заменителя. А Бур ночью метелил двух хмырей на дискотеке, да так старался, что у него штаны между ног лопнули, но это было уже не смешно, во всяком случае, Лекарь с колобком придержали веселье при себе.

Пользуясь благодушным настроением пацанов, Олежка не удержался от нелепого вопроса:

– Все же зачем Хан вызвал?

– Для воспитательной беседы, – оживился Лекарь. – С занесением выговора в печень.

Олежка тоже посмеялся вместе со всеми, хотя фраза засела в его мозгу неприятной занозой. Неужели чем-то прогневал Хана? Но наказывать его вроде бы не за что: положенное отстегивает, «боков не порет», языком не треплет… Подвернулся, правда, на днях левый сахарок, который без лишней бумажной волокиты был сплавлен случайным людям, осев сладким наваром в ляховских карманах. С одной стороны, это его личное дело: сам товар нашел, сам продал. С другой стороны, он скрыл операцию от своих, за что поощрения не предусматривались. Неужели настучали? Да нет, вряд ли. У Хана и без Олежки забот хватает.