Француженки не заедают слезы шоколадом - Лора Флоранд

Но ее глаза и рот округлились, и она сосредоточенно коснулась губ языком. Он подавил звук, который нарастал в нем, и раздался только приглушенный хрип.

Вызывая очень глубоко внутри его одну вспышку за другой, пока когти возбуждения не разодрали его кожу и не впились в него неистово, она медленно провела рукой вниз по его животу. От ее прикосновения Патрик вздрогнул и втянул живот. Его дыхание вырвалось долгим шипением, когда ее пальцы пробрались через гнездо его волос и… и… и…

…и она дотронулась до него. О боже! Эта маленькая, напряженная, всегда стремящаяся все сделать прекрасно рука медленно, осторожно сжалась в кулак вокруг него. Сара свела брови и следила за лицом Патрика.

Черт возьми, она прочтет на его лице слишком много.

Не разжимая пальцев, она сдвинула руку до конца. Merde, как же сильно Патрик хотел ее! И она сказала очень тихо, почти неслышно:

– Вот если бы у меня было больше практики…

Что-что?

– …то я смогла бы все сделать правильно.

Он сбросил ее руку так быстро, что ему стало больно, и переплел пальцы, слишком сильно сдавив суставы.

– Нет.

– Я просто… просто… обычно я пытаюсь замедлить парня, – призналась она, мучительно смутившись. Ведь если она не знала, что делать с его членом в ее руке, то, значит, проявила неумение и должна всему научиться, прежде чем опять встретится с Патриком.

!.. Он грубо выругался – хорошо хоть, что не вслух. Ему хотелось убить… всех. Всех, кого она когда-либо пыталась замедлить. «Моя. Она моя».

– Нет. Нет. – Голос у него, как у пещерного человека. – Никого другого для практики. Только я.

О, как четко и спокойно это сказано! Он перевернулся, оказавшись сверху, и прижал руку к подушке за ее головой.

– Только я, – потребовал он. – Сара. Я.

Господи, не только голос у него странный, но и речь! Теперь он скажет «Сара – ты, Патрик – я»?

Ее глаза опять стали огромными и темными, непроницаемыми. «Пожалуйста, скажи мне, что ты прячешь во тьме глаз, и я…» Он внезапно поцеловал ее в губы и прижался к ней бедрами, потому что эта мысль о практике оказалась последней каплей. Сара должна быть с ним — и немедленно.

Она удивленно застонала и свободной рукой мгновенно прикрыла низ живота.

И задела возбужденную часть его тела. О черт! После его просьб о доверии оказалось, что он чуть не забыл… И Патрик откатился опять, взял еще один пакетик, потому что первый презерватив был уже так измят, что на него нельзя было рассчитывать. Как хорошо, что его руки могут в одну секунду сделать чудо. Он мог надеть презерватив быстрее скорости света. Уж это-то он точно мог.

– Ты такой красивый, – сказала она, когда он вновь очутился над ней, будто это неимоверно смутило ее.

Ладно, он понимал, почему мысль о том, что он красив, смущает ее.

Он поймал ее руку и опять прижал ее к матрацу, пытаясь управлять собой.

– Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел, – сказал он. Но разве она этого не знала? Как она могла не знать? Разве он ей не говорил?

Даже скрывая свою помощь ей в кухнях, даже притворяясь всего лишь дружелюбным, когда его забота о Саре переплеталась с самозащитой – насколько больше подарков он мог бы предложить ей, насколько больше угощений поставить перед ней, чтобы накормить ее или заставить ее рот таять от восхищения! Насколько чаще мог он незаметно оказываться рядом, чтобы оградить ее, спасти от Люка или от собственной тенденции сломать себя из-за желания достичь совершенства!

Вот и сейчас она в ответ на его вопрос недоверчиво моргнула и открыла рот, собираясь ответить. И тогда он…

…просто раздвинул ее бедра и скользнул прямо в нее. Туда. В цель. Вглубь.

«Ты поймана, ты моя, я получил тебя».

И ликование перешло в бессвязные ощущения, когда возбуждение волной захлестнуло торжество. И вот он, тот самый момент…

У Сары перехватило дыхание, ее запястье попыталось вывернуться из его руки, а ногти свободной руки впились в его ягодицу.

«Наконец-то она добралась до меня»…

Ему хотелось, чтобы обе ее руки оказались там, но ему также нравилось удерживать ее запястье в плену своей руки. Он провел другой рукой от ее запястья по локтю и дальше, охватывая ладонью грудь. О, какой восторг вызывала у нее его рука! Ей нравилось ощущать на своей коже его ногти и шершавые мозоли. Внутренние мышцы сжались, сжимая его возбужденную плоть, и пальцы сильнее впились ему в ягодицу. «Мы должны повторить это много-много раз. Это все может быть моим. Я могу держать ее за обе руки или могу оставить их свободными, могу быть очень быстрым, а могу позволить ей сконцентрироваться на мне со своей морщинкой между бровей, которая будет дразнить меня, пока я не потеряю рассудок…»

Он поцеловал ее, боясь ляпнуть что-то очень-очень опрометчивое – всего три коротких слова, которые выставят его чувствительным, слабым и незащищенным. И он проник глубже в нее, ощущая тесноту ее тела вокруг его плоти. Это было… невозможно выразить.

Ему пришлось отпустить плененное запястье, потому что он хотел чувствовать обе ее руки на своем теле. Найдя место, расположение которого уже знал, он уделил ему все свое внимание.

О, и он почувствовал обе ее руки на своем теле!

Для него исчезло все – ощущение ее сжатых внутренних мышц, самозащита, совесть, мысли о завтрашнем дне, мысли о ней. Остались только они – и больше никаких ощущений, – и это случилось опять…

…и опять…

…и опять…

…и он схватил ее за затылок, потянул ее голову к себе и поцеловал, отдавая ей всего себя…

…и он воспарил.

– Сара. Sarabelle. – Ее имя рыболовным крючком опускалось в толщу океанской воды, пока не достигло глубины, куда уже не проникают лучи солнца, затем поймало ее сознание и потащило его вверх, как тяжелую и сопротивляющуюся рыбу. – Sarabelle. Ты должна проснуться.

Крючок дергался в ней, настойчиво встряхивая за плечо. О боже. Голос Патрика. Она заставила глаза открыться на миллиметр. И тут же закрыла их, поскольку его лицо было всего в полуметре от нее, небритое, но свежевымытое. Ясноглазый мужчина в боевой готовности.

О боже. Она попыталась перевернуться.

Не отпуская, одной рукой он продолжал встряхивать ее за плечо.