СМЕРШ - Чистилище Красной Армии. Сталинские "волкодавы" - Анатолий Терещенко

Начиная с июня 1944 года немцы проводили мероприятия, направленные к тому, чтобы скрыть следы своих преступлений. Они выкапывали из земли и сжигали труппы, дробили кости в машинах и использовали их в качестве удобрения».

Руководить лагерным оркестром заставили арестованного львовского профессора Штрикса. Музыку написал тоже лагерный композитор. Когда Штрикс просмотрел ноты, то похолодел — грустная мелодия была похожа на похоронный марш. Узники назвали это музыкальное ггроизведение «Танго смерти», потому что под эту мелодию в течение двух лет производились массовые расстрелы. За это время в лагере было загублено более 200 тысяч человек. В ноябре 1943 года Яновский лагерь был ликвидирован. В последний день его существования были казнены все музыканты из оркестра Штрикса.

Из показаний свидетеля Анны Пойцер: «Я видела, как все сорок музыкантов стояли в замкнутом круге на лагерном дворе. С внешней стороны этот круг тесным кольцом опоясали вахманы, вооруженные карабинами и автоматами. «Мюзик!» — истошно скомандовал комендант. Оркестранты подняли инструменты, и «Танго смерти» разнеслось по баракам. По приказанию коменданта на середину круга по одному выходили музыканты, раздевались, и эсэсовцы их с удовольствием расстреливали… Вот уж действительно, где нет закона, нет и преступления.

По мере того как под пулями фашистов падало все больше и больше музыкантов, мелодия затихала, глохла, но оставшиеся в живых старались играть громче, чтобы в этот последний миг нацисты не подумали, будто им удалось сломить дух обреченных. Представляю, насколько тяжело было профессору видеть, как погибают его друзья, рядом с которыми он прожил не один десяток лет.

Но Штрикс внешне ничем не показал своей слабости. Когда подошел его черед, профессор выпрямился, решительно шагнул в середину круга, опустил скрипку, поднял над головой смычок и на немецком языке запел польскую песню: «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня».

Из показаний подсудимого Зайцева — вахмана лагеря Собибор в Польше: «Когда приходил эшелон с обреченными, я, а также другие вахманы гнали их в газовые камеры. Среди заключенных было много женщин и детей, старых людей. После газирования мы щипцами вырывали у мертвых золотые зубы и коронки, отрывали пальцы, на которых были кольца. Затем отвозили трупы на специальных тележках в ров. При разгрузке из вагонов стариков и больных отводили в сторону под предлогом оказания врачебной помощи и там расстреливали…»

Из показаний свидетеля Алексея Вайцена — лагерь Собибор: «В начале 1943 года в лагерь приезжал рейхс-фюрер войск СС Гиммлер. Это была сугубо деловая поездка. Дело в том, что практика массовых расстрелов узников к тому времени, когда немецкая армия отступала, не удовлетворяла обер-палача из-за ее широкой огласки. Гиммлеру захотелось лично ознакомиться с эффективностью более мощных стационарных газовых камер и печей крематориев, которые в то время усиленно внедрялись в концлагерях.

Рейхсфюрер находил, что такой способ более удобен, экономичен и даже более гуманен. К приезду Гиммлера в лагерь доставили 300 девушек. Они несколько дней содержались в бараке. Когда приехал Гиммлер, узниц загнали в газовую камеру. Рейхсфюрер через стеклянный глазок наблюдал, как от действия угарного газа узницы умирали. Через 15–20 минут все было кончено. Гиммлер остался доволен. Он тут же от имени фюрера наградил коменданта лагеря Собибор Густава Вагнера медалью. Эсэсовцы говорили, что это была «медаль миллионера» господина Вагнера — за первый миллион уничтоженных жертв.

Это был жестокий человек… Он похвалялся, что его собака ест только человеческое мясо. Впрочем, Вагнер не был одинок. В лагере был еще один такой же, как он, «собачий фюрер» по фамилии Нойман. Он содержал целую свору свирепых псов, которые разрывали заключенных. Однажды, когда один узник заболел, Нойман натравил на него собак, которые его моментально растерзали. «В лагере нет больных, есть только живые и мертвые», — сказал эсэсовец…

Помощником «собачьего фюрера» был Зайцев, который на одном из допросов заявил, что некоторые вахманы наслаждались, когда убивали узников ударами дубин по голове.

Перефразировав слова Марка Твена, можно сказать, что все эти преступники не сидели в тюрьмах, но почему не сидели — неизвестно.

Военный трибунал вынес приговор — подсудимые Н. Матвиенко, В. Беляков, И. Никифоров, И. Зайцев, В. Поденок, Ф. Тихоновский за измену Родине и участие в годы войны в массовом уничтожении узников концлагерей приговариваются к расстрелу.

Президиум Верховного Совета СССР отклонил прошения осужденных о помиловании. Приговор был приведен в исполнение.

Интересную историю о ходе розыска вражеской агентуры поведал сотрудник СМЕРШа генерал-майор в отставке Анатолий Нестеров, которому довелось работать с начальником Особого отдела 2-й Ударной армии Шашковым.

Бригадный комиссар — майор госбезопасности Александр Георгиевич Шашков никакого отношения к измене своего командующего армии генерал-лейтенанта Власова не имел. Больше того, он знал его как военачальника, якобы грамотно организовавшего выход некоторых частей Юго-Западного фронта из окружения после оставления Киева и чуть ли не героя битвы под Москвой…

«Никогда не забуду, — писал Анатолий Михайлович, — как с помощью старого, опытного чекиста (в органах госбезопасности с 1923 года. — Авт.) бригадного комиссара Александра Георгиевича Шашкова мне, тогда еще молодому, неопытному оперативному работнику, удалось впервые в жизни разоблачить трех матерых немецких шпионов. Это было в самом начале 1942 года, накануне начала наступательной операции нашей 2-й Ударной армии.

Ко мне привели троих человек, которые заявили, что ночью под огнем бежали через реку Волхов с фашистской каторги. Их рассказ об обстоятельствах побега подтверждался целым рядом объективных данных: действительно, ночью немцы неожиданно открывали огонь, бросали осветительные ракеты, на одном из задержанных была прострелена шапка, на другом — ватник. Никаких противоречий в их показаниях не было. Я уже подумывал, не отправить ли их в тыл, на проверку — в это время много советских людей бежало от оккупантов.

Как раз ко мне в полуразрушенную хату зашел бригадный комиссар Шашков.

Он внимательно осмотрел их и задал несколько вопросов.

— Когда и на каком участке вы перешли линию фронта? — спросил майор госбезопасности.

Все трое ответили хором, словно заученным стихотворением, назвав точно время и место перехода.

— На какие работы вас привлекали немцы?

— На каторжных работах были, в каменоломнях — камни таскали, — последовал ответ одного из задержанных. Остальные закивали в знак согласия.

— Уведите их, — скомандовал Шашков, — а вы останьтесь, — обратился он к оперуполномоченному Нестерову.

Когда увели задержанных, Шашков заметил:

«Обрати внимание на руки «молодцев». Они у них просто грязные и, как мне показалось, никогда не видели камней. Вели их помыть, там, я так думаю, окажется разгадка этой загадки».