Последняя инстанция - Владимир Анатольевич Добровольский

с ней повстречаться! Да еще — с Константином Федоровичем вдобавок! Но все это уже позади, и место у меня вполне приличное, и тревожиться больше не о чем. Все-таки тревожусь. Посматриваю вниз, в партер, в третий ряд. Ничего не видно. Свет уже погашен. Раскрывается занавес: конферансье, оркестр, девушки в черных трико, герлс, я смотрю на сцену, а думаю о другом. Мне как-то обидно за Жанну. Но я-то не виноват. Живу не так, как следовало бы, — вот в чем моя вина. Решительнее нужно, мужественнее, шире. В зале почему-то смеются. Завтра же схожу к полковнику Величко и поставлю вопрос ребром. Начальник отдела обязан создавать сотрудникам нормальные условия для работы. Я не могу, когда у меня кавардак — сам черт ногу сломит. От меня требуют — и я требую. Мюзик-холл. Нужен мне этот мюзик-холл? Аплодисменты. Машинально хлопаю в ладоши. До антракта хлопать еще и хлопать. Безголосая певичка. Пускай вынесет публичную благодарность микрофону. В антракте спущусь вниз и буду прогуливаться по фойе. Из принципа. Прощай, детка, пиши почаще. А зачем врываться посреди допроса и навязывать билеты, которые и без того нарасхват? Бумажник в чемодане, а где чемодан? Бурлака полагает, что у Подгородецких. Но почему же порядочный мужчина, прежде чем отправиться к ним с чемоданом, не вынул оттуда рубль и не вернул буфетчице? Пьян был, запамятовал? Вовсе не пошел за чемоданом? Квитанция из камеры хранения в карманах не обнаружена. Но кто сказал, что непременно должна быть квитанция?

Тут, на балконе, публика шумная — аплодируют неистово. А я уже не в ладоши хлопаю: по лбу себя, по лбу. Все варианты перебрал — до этого не додумался: автомат! Камера-автомат — это я упустил. Зачем приезжему маяться в очереди, когда так просто: бросил монетку, а цифровой шифр держи в уме. Никаких квитанций не требуется. Никаких жетонов.

Пьян был, — вот память и подвела. Кинулся за чемоданом, а цифры попутал, автомат не срабатывает. Как быть? Я бы, наверно, — к дежурному. Дальше? Дальше — не могу сказать, с этой механикой не сталкивался. Конферансье острит, а мне не смешно. Выйти, что ли, звякнуть на вокзал? Кому? Попадется еще педант: справок, мол, по телефону не даем. Да разве ж, думаю, справка мне что-нибудь откроет? Это надо самому присмотреться, удостовериться, пощупать. Отложим на завтра.

И завтра не поздно. И послезавтра не поздно. Но нет хуже — гадать на кофейной гуще. А вдруг чемодан до сих пор в этой камере, а не у Подгородецких? И никто, кроме меня, не подозревает, что бумажник с документами под замком! Ну, пускай не документы, пускай что-нибудь другое. Должна же быть в чемодане какая-то примета, наталкивающая на след?

Встаю, пробираюсь к выходу, цепляясь за чьи-то колени. Публика шумная — вслух негодует: нашелся ненормальный, приспичило, не разбирается, бедняга, в искусстве.

Прощайте, пишите почаще.

Выскакиваю в пустое фойе, скольжу по паркету: охотничий азарт. Откладывать на завтра не могу.

Гардеробщица посматривает косо: то на меня, то на мой номерок. Одеваюсь под ее пристальным взглядом. Пальто мне впору, а шляп таких на вешалке — хоть пруд пруди. Больно уж мелкая афера.

Нет, я не аферист, я авантюрист. В половине десятого вечера, не досмотрев представления и до половины, мчусь на вокзал, как будто там моя удача. Как будто вся моя судьба — в этих камерах-автоматах. Как будто мне раз плюнуть — подогнать задачку под ответ. Знаю, что с ответом не сойдется, а все-таки мчусь. Ненормальный. Потерянный для культурного общества преферансист.

Жаль только, не придется прогуляться из принципа по фойе. Принцип этот жжет меня всю дорогу до вокзала. А собирался. Что имелось в виду? Что-то такое воинственное и, пожалуй, дерзкое. Прощайте, пишите почаще. Охотничий азарт и тут же — досада. Мне почему-то обидно за Жанну. А может, за себя?

Прежде всего иду к этим самым автоматам. Металлические ящики в несколько ярусов. У меня тоже был ярус — второй. Я таки тип. Зачем понадобилось забираться на голубятню? Зря это я. Тонкий маневр, себя не оправдавший. А что мне остается? Либо гнуть спину в кабинете, либо таскаться по вокзалам. Ящики — в два ряда, посреди — неширокий проход. Сержант расхаживает, дежурит. Из отдела транспортной милиции. У них тут были случаи воровства. Хитрюги подсматривали набор цифр на шифраторах и потом открывали ящики.

Спрашиваю: такого-то числа не дежурил? Нет, говорит, дежурил другой. Ну, если понадобится, разыщу. А пока консультируюсь у этого. С автоматами обстоит так: срок хранения пять суток. Сверх срока — вещи изымают. По акту? По акту. Затем еще месяц — в кладовой бригадира. Если хозяин не объявился — списывают в пользу государства.

Иду к бригадиру, предъявляю удостоверение. Бригадир молчалив и медлителен, берет мою книжечку, вертит в руках так и сяк. Ему спешить некуда, а мне — невтерпеж.

— Допустим, два чемоданчика сактированы, — мямлит. — Какой из них?

Даже два? Лишь бы даты изъятия не совпали. А то ведь в самом деле ломай тогда голову: какой из них?

— Давайте оба, — говорю. — Разберемся.

— Постановление есть?

Постановление состряпать недолго. Но для выемки такого рода нужна гербовая печать. Впрочем, с выемкой время терпит. Только бы не обманули меня мои надежды.

— Забирать не буду, — говорю. — Гляну. Можно по актам.

По актам даты не совпадают. Это уже легче. А с ответом пока что сходится: один из чемоданов оставлен на хранение в ту самую пятницу, когда совершено преступление. Другой — сутками позже. Да и, судя по описи, принадлежит он женщине. Этот акт откладываю, беру тот.

Первое, что бросается мне в глаза: деньги. Кроме денег, ничего заслуживающего внимания по списку не числится: шерстяная фуфайка, белье, носки, электробритва, мыло, зубная щетка. В акте указано, что деньги завернуты были в носовой платок и лежали на дне чемодана. Денег — восемь купюр по двадцать пять рублей каждая. Сданы в отдел транспортной милиции под расписку. А бумажник? Мифический бумажник, следовало бы добавить...

Задачка по ответу, да не совсем. Вернее — вовсе не по ответу, потому что юридических оснований приобщать чемодан к делу покамест не видно. Вскрывали его, правда, не юристы, хотя и в присутствии милицейского работника, — раз уж я здесь, посмотрю сам. На это ни постановлений, ни протоколов не нужно. А протокол процессуального осмотра — никак не к спеху. Несите, говорю, сверим с актом.

Чемодан светло-желтый, из кожзаменителя, недавно приобретенный или сравнительно мало бывший в употреблении. Не заперт. Ключики тут же — в