Американская мечта - Норман Мейлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дело не в ночке. А в том, какое мне предстоит утро.
– Вы боитесь того, что произойдет в ближайшие часы?
– Я всего боюсь, – сказал я.
В ответ она не засмеялась, а просто кивнула.
– Я ходила к психоаналитику, – сказала она.
– А была причина?
– Суицидальное настроение.
– С красивыми женщинами это бывает.
– Все было куда паршивей.
– Вот как.
– А вам не кажется, что порой наступает момент, когда разумнее всего совершить самоубийство?
– Возможно.
– Особенно, если это ваш последний шанс.
– Пожалуйста, объясните.
– Вам случалось жить с мертвецами? – спросила она с деловитым выражением на лице.
– Нет. Не знаю. В самом деле не знаю.
– Ну, ладно. Я жила у отца с матерью, и все время, пока я росла, они были мертвецами. Они умерли, когда мне было пять лет и пять месяцев. Погибли в автомобильной катастрофе. И я осталась со старшим братом и сестрой.
– Но они о вас заботились?
– Какое там, – сказала Шерри. – Они оба полусумасшедшие.
Она закурила сигарету. Круги у нее под глазами казались черными от усталости, зеленый цвет на кромке век переходил в пурпурный и выцветал, струясь по щекам, в бурую желтизну.
– Если живешь с мертвецами, – сказала она, – то со временем начинаешь понимать, что в определенном году есть определенный день, когда они ждут тебя и готовы принять тебя с распростертыми объятиями. И этим днем нужно воспользоваться. Потому что иначе ты можешь умереть в такой день, когда тебя никто не ждет, никто не встречает, и тогда тебе приходится просто скитаться. Поэтому-то, когда этот день настает, ощущаешь столь сильный порыв к самоубийству. И я поняла, что такой день для меня наступил. И не воспользовалась им. Вместо этого кинулась к психоаналитику.
– Ну, хорошо, – сказал я, – возможно, вам и надо было воспользоваться шансом, который вам в этот день представился. Но если вы осознали это и через это прошли, то, может быть, в следующий раз вас не потянет на самоубийство так сильно. А может быть, всему этому просто не стоит придавать чересчур большое значение.
– Вы оптимист, – сказала она и дотронулась до моей руки. – Вам все еще страшно?
– Уже не настолько, – ответил я и солгал. Страх и угроза витали над моей утешительной речью. Не бояться смерти, быть готовым к ее приходу, – иногда мне казалось, что я боюсь смерти сильнее, чем кто-либо другой. Я был не готов к ней, совершенно не готов.
– Сейчас полнолуние, – сказал я, – сколько оно еще продлится?
– Еще три дня.
– Понятно.
– Вы сказали, что боитесь. Вы имели в виду женщин?
– Порой мне кажется, что мне нечего с ними делать.
– Нечего делать?
Я чуть было не поведал ей того, о чем никогда не говорил никому другому.
– Мне бы не хотелось это обмусоливать, – сказал я.
Я не решился сказать ей, что, находясь в постели с женщиной, редко представлял себе, что созидаю жизнь, напротив, ощущал себя пиратом, совершающим разбойничий налет на жизнь, и что в тайниках моей души жил страх
– да, там была самая сердцевина моего страха, – перед судом, который должен был состояться в глубине женского лона. Я почувствовал, что у меня чуть вспотела спина.
– Как насчет того, чтобы немного выпить? – спросил я. – У вас дома найдется выпить?
– Ко мне нельзя, – сказала Шерри. – Тони будет звонить каждые четверть часа. Потом пошлет кого-нибудь, чтобы тот барабанил в дверь.
– Да и ко мне нельзя. Там покоя не дадут. Репортеры, друзья, коллеги и, так сказать, родственники.
Барней Освальд Келли возвращался в город. Он возвращался в город, если Робертс мне не солгал, но с какой стати он стал бы лгать? Мысль о моем тесте, которого я за все время супружества не видел и восьми раз, но знал достаточно хорошо, чтобы его опасаться, была чрезвычайно серьезна, но, так или иначе, я отбросил ее – примерно так же, как отбрасываешь мысль о возмущении народных масс где-нибудь в Азии.
– Да, – сказал я, – от моего дома лучше держаться подальше.
– А в отель я не хочу.
– И я тоже.
Она вздохнула.
– Есть еще одно место. Совершенно особое. Крайне интимное.
– Я пойду туда с величайшим почтением.
– Слишком рано нам там появляться.
– Но у нас нет выбора, принцесса.
– Ох, Стив, – сказала Шерри. – «От бздуна и слышим».
Холодным туманным утром, под небом столь серым, словно оно тщилось сравняться с дыханием мокрых городских улиц, мы поехали на такси в Нижний Ист-Сайд и там, вскарабкавшись на шестой этаж какого-то дома, минуя сладкий, с примесью гнилого дерева, запах дешевой винной лавки, вверх по лестнице, с грязной лампочкой на каждой площадке, одетой в проволочную клетку с налипшею на нее пылью, такой же плотной и пышной, как мох. Мусорные баки стояли у дверей – острый проперченный запах пуэрториканской стряпни, запах тмина, свиной требухи и загадочных приправ, запах откровенной нищеты. На каждой площадке зияла распахнутая дверь уборной, пол вокруг унитаза был влажен. Зловоние трущобной канализации внушало ужас стародавних времен, наводило на мысль о том, сколь болезненна сама болезнь, сколь испорчено содержимое испорченных кишечников. Поднимаясь по этой лестнице, я был не столько любовником, сколько солдатом, пересекающим вражескую территорию. «Разучись любить, – говорил запах, – и ты не будешь от меня отличаться». Кое-где за стеной звучали мамбы, какая-то девочка орала в безумном страхе, как будто ее забивали до смерти, и на каждой площадке из приоткрытой двери на нас таращились карие глаза – в пяти футах от полу, в трех футах, всего в одном футе – это был годовалый малыш, еще не научившийся твердо стоять на ногах.
Шерри достала ключи и отперла дверь, вставив два ключа в два замка, они открылись со скрежетом, на удивление замогильным для таких маленьких цилиндриков, и я физически ощутил, что уши, составляющие одно целое с яркими, как у мартышек, глазами, услышали этот звук.
– Я обычно бегом взбегаю, – сказала Шерри. – Прихожу, бывает и в три часа ночи, и в час дня, и всегда они на меня смотрят.
Она сняла пальто, закурила, отбросила сигарету в сторону, зажгла газовый обогреватель, подошла к буфету и достала оттуда два стакана и бутылку. Холодильник был старый разбитый двухкамерник, и грязный запах речного льда шел от свинцово-серых кубиков, которые она выдавливала из ванночки. Я хотел было помочь ей, но она справилась сама, быстрым движением вывернув ванночку, и продолжала спокойно болтать, моя посуду в раковине, а водопровод рычал, как пяток старых псов, сон которых внезапно потревожили.