Третья фиалка - Стивен Крейн

— Не знаю, — отозвался Холланден. — Не знаю, поэтому и не спрашивай. Знаю лишь, что женщины лишены коллективной логики, и для мира это величайшее благо. Единственное, что превосходит собой все многообразие общественных форм, это разум женщины. И уж тем более женщины молодой. Конечно, порой представительницы слабого пола все же могут руководствоваться логикой, но позволь ей хоть раз к ней прибегнуть, и она будет раскаиваться в этом до конца своих дней. Так что безопасность и гармония этого мира покоятся на нелогичном женском мышлении. Мне кажется, что…

— Пошел к черту! — перебил его Хокер. — Мне глубоко наплевать, что тебе там кажется. Лично я уверен только в одном — ей нет до меня никакого дела!

— Мне кажется, — продолжал развивать свою мысль Холланден, — общество поступает правильно, бросая вызов законам природы. Но есть одно обстоятельство, изменить которое не под силу никому. Это нелогичный женский ум, который мы должны считать благом. Он, слава богу…

— Пошел к черту! — вновь воскликнул Хокер.

Вновь войдя в комнату с большими окнами, Хокер с горечью поглядел на канделябр. А когда сел, уставился на него враждебно.

На улице чистили снег. Скрежет лопат по камням мостовой раздражающе влетал Хокеру прямо в уши, звук этот был сродни мольбе о пощаде.

— Я пришел сказать… — начал он. — Я пришел сказать, что уезжаю.

— Уезжаете! — воскликнула она. — Но куда?

— Пока не знаю. Видите ли, пока я пребываю в нерешительности. Думаю провести зиму в одном из южных штатов. Сейчас для меня главное уехать, а куда именно — буду решать потом. Но знаю точно, что далеко.

— Нам будет очень вас не хватать, — заметила она. — Мы…

— Я пришел попрощаться, опасаясь, что могу уехать в любой момент, — продолжил он. — Порой со мной такое бывает. Боюсь, вы совсем скоро меня забудете, но хочу сказать, что…

— Постойте, — не без некоторого удивления произнесла девушка, — вы говорите так, будто покидаете нас навсегда. Вы что же, решили больше не возвращаться в Нью-Йорк?

— Боюсь, вы меня неправильно поняли, — сказал он. — Я так торжественно обставил свое прощание только потому, что для меня это событие представляется в высшей степени важным. Возможно, когда-нибудь вы вспомните, что я за вами ухаживал. Вы и сейчас мне небезразличны, поэтому мне не остается ничего другого, кроме как уехать. Далекодалеко, чтобы… Вы меня понимаете?

— Но ведь и в Нью-Йорке можно уехать далекодалеко, — заметила она.

— Да, вы правы, Нью-Йорк действительно очень большой город, и с вашей стороны было очень мило мне об этом напомнить! Но в таком случае вы ничего не поняли! Вам не дано меня понять. Видите ли, в мире нет такого места, где я мог бы о вас не вспоминать, зато есть такие, где можно будет хотя бы не думать о вас все время. Я не буду предпринимать попыток вас забыть. А две фиалки — первую я нашел рядом с теннисным кортом, вторую, как вы помните, получил в подарок от вас — возьму с собой.

— Держите! — воскликнула девушка, выдергивая что-то из своего платья. — Держите-держите! Это третья!

С этими словами она бросила ему фиалку.

— Если бы вы не вели себя так беззастенчиво дерзко, — ответил на это Хокер, — я бы подумал, что вам меня жаль. Но мне не нужна ваша жалость. И устраивать трагедию у меня тоже желания нет. Я знаю, это самое обычное дело, и поэтому не хочу вести себя как тенор на сцене. Поэтому прошу вас — не жалейте меня.

— Я и не жалею, — ответила она.

Хокер поднял голову и сердито посмотрел на нее.

— Нет, жалеете, — наконец произнес он. — Жалеете. Скажу больше, у вас совершенно нет причин для беспокойства, но вы, несмотря на это…

Он осекся, видя, что девушка перегнулась через подлокотник стула и посмотрела вниз с таким видом, с каким ребенок, перегнувшись через бортик фонтана, пытается разглядеть что-то на дне.

— Моя фиалка упала на пол, — сказала она. — Вам до нее нет никакого дела, да?

— Нет.

Они оба уставились на цветок.

Наконец молодой человек встал и взял его в руку:

— У меня такое чувство, что эту фиалку мне буквально швырнули в лицо, но я все равно ее сохраню.

Вы достаточно жестокий человек, но это — да хранит нас Бог! — лишь скрепляет любовь мужчины и любовь женщины.

— Не стоит говорить дамам такие слова.

— Действительно не стоит, — с серьезным видом ответил он. — Но, судя по вашей реакции, вам их говорили и раньше.

Она окинула его долгим взглядом и сказала:

— Думаю, вы отомстили за мою невинную дерзость.

— Боже праведный, вы безнадежны! — воскликнул он. — Знаете, переступив сегодня порог вашего дома, я действительно чувствовал себя в каком-то смысле, как тенор на сцене, но потом, вашими стараниями, успокоился. Давайте поговорим о вещах более невинных, — предложил он, но тут мотнул головой. — Впрочем, нет, ни о каких невинных вещах разговора не будет. Поверьте, я не храбрец, и это все для меня чересчур. — Он протянул руку и добавил: — До свидания.

— Вы уходите?

— Да, ухожу. По правде говоря, я не думал, что так наскучу вам своим визитом и что вызову с вашей стороны столько недовольства.

— И вас не будет очень-очень долго?

— «Очень-очень долго», — сказал он, передразнивая ее. — У меня теперь три фиалки, не забывайте, что третью я взял, даже несмотря на то, что вы швырнули мне ее в лицо. Это будет напоминать вам о том, каким покорным я был в своей преданности. А когда перед вашим взором встанет образ двух других фиалок, вспомните, каким я выглядел дураком. Осмелюсь предположить, вы не станете оплакивать какие-то три цветочка.

— Не стану, — согласилась она.

— Особенно тот, что швырнули мне в лицо. Эта фиалка была… щедрым подарком.

— Я не швыряла вам ее в лицо. — Она уставилась в пол, немного подумала и прошептала: — И подарок этот ничуть не щедрее сделанного тем вечером в пансионате.

— Мило с вашей стороны мне это говорить.

Она по-прежнему не поднимала глаз.

— Знаете, — произнес Хокер, — очень трудно уезжать, оставляя о себе впечатление полного идиота. Поэтому прошу вас, скажите, вы в самом деле считаете меня шутом, да?

Она ничего не ответила. Потом подняла глаза и бросила на него быстрый, кипевший возмущением взгляд.

— Вот вы и пришли в ярость. И что я вам такого сделал?

В голове девушки царило полное смятение, на глаза ей в мгновение ока навернулись слезы, и она вдруг воскликнула:

— Хорошо, уезжайте! Уезжайте, да! Пожалуйста! Я хочу, чтобы вы уехали!

При виде такой разительной перемены Хокер замер как громом пораженный. Он сделал два шага вперед и произнес слово, прозвучавшее с изумлением и восторгом: