Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Воллам Мортон

…Столь знаменитые пилюли и снадобья,

Что зависти не скрыть их под надгробьем,

И будут столь прославлены в веках,

Что мир скорее обратится в прах,

Чем выйдут они из употребленья.

С пилюлями он избежит забвенья.

Не могу обойти молчанием и очаровательные цветные портреты Джона Трехирна и его супруги. Он умер в 1618 году, а она пережила его на двадцать семь лет. Портреты этой пожилой четы дают нам истинное представление о том, как выглядели зажиточные люди — этакий средний класс, изображения которого встречаются достаточно редко, — времен правления Елизаветы I. Они не сочиняли мадригалов и пьес, не проявляли интереса к дальним плаваниям и тому подобной чепухе. Нет, они вели тихую и спокойную жизнь, вырастили двух сыновей и четырех дочерей, изображенных на рельефе под портретами в скорбных позах. Все это читается без труда на грубоватом лице бородатого мужчины и на настороженном и строгом лице женщины. Поджатые губы и кружевной чепец эпохи Елизаветы усиливают впечатление чопорности и говорят о твердом характере.

От изображений этих людей веет безмятежностью, однако им довелось стать свидетелями многих волнующих событий. Трехирн долгие годы состоял слугой королевы Елизаветы, а когда престол занял прибывший из Шотландии Яков I, он, вместе с прочей челядью Елизаветы, перешел на службу к новому королю. Подпись под портретом гласит: «Джентльмен-привратник короля Якова I», а эпитафия, табличку с которой держат в руках супруги, в изящной старинной манере сообщает нам, что, сумей Яков победить смерть, он не лишился бы никого из верных слуг:

Когда б король над смертью властен был,

Трехирн, тебя он тут же б воскресил,

Чтоб ты при нем вовеки состоял.

Увы, сколь срок, отпущенный нам, мал.

В этой церкви немало других эпитафий, вполне достойных того, чтобы их переписали. Среди них есть и замечательный латинский образчик, который можно перевести следующим образом:

«Здесь лежат обратившиеся в пепел останки Ричарда Бенефилда, члена «Грейз инн», омытые елеем его благочестия, нардом его неподкупности, янтарем его верности и маслом его милосердия. Мы, его друзья, бедняки, и все прочие добавили к ним благовонную мирру нашей благодарности и освежили их бальзамом наших слез».

Думаю, это самая льстивая из всех английских эпитафий.

Среди наиболее изящных архитектурных памятников Саутуорка — старинная часовня тринадцатого столетия. В эпоху Тюдоров, когда церкви в большинстве своем находились в небрежении, эту часовню взял в аренду некий пекарь. Почти семьдесят лет в ней размещались пекарня и булочная. В 1832 году была предпринята попытка снести это замечательное здание, но епископ Винчестерский вкупе с группой художников и архитекторов отстояли часовню.

Приделы собора — наглядное доказательство того, что Саутуоркский собор не мертвый памятник прошлого, а действующая церковь. В одном приделе находится центр миссионерской деятельности, в другом — отделение Христианской миссии «Добрый самаритянин», а в третьем — отделение братства Святого Христофора, привлекающего молодежь Саутуорка.

«Поможем нашими молитвами и делами, — гласит надпись на входе в собор, — уберечь наших детей от искушений и опасностей взросления».

Я покинул Саутуоркский собор, радуясь тому, что и Большой пожар, и недавние бедствия обошли стороной эту величественную церковь, которая, как и много столетий назад, взирает на северный берег Темзы.

4

Сегодня в Лондоне повсюду можно увидеть большие отели, но Сити составляет исключение из этого правила. В старину постоялые дворы и таверны были сосредоточены в тех районах Сити и Саутуорка, которые примыкали к Лондонскому мосту. В Саутуорке насчитывалось множество постоялых дворов. Самыми известными среди них считались упомянутый Чосером «Табард», а также «Королевская голова», «Шпора», «Голова королевы», «Бык», «Белый лебедь» и многие другие. Все они находились на Хай-стрит.

Оказавшись в Саутуорке затемно, вы рисковали опоздать к закрытию мостовых ворот; в случае, если вас вдруг обуяла жадность и вы решили не улещивать сторожа при помощи звонкой монеты, вам пришлось бы искать ночлег в Саутуорке. На другом конце моста имелся еще более широкий выбор постоялых дворов: знаменитая «Королевская голова» у самого моста, «Три журавля» в районе Винтри, расположенные по соседству «Голова императора» и «Старый лебедь», «Тени» на Темз-стрит, «Баклер», «Три бочонка» в Биллингсгейте, «Дельфин на крючке» и «Лебедь» в Даугейте. Если в них свободных мест не оказывалось, можно было попытать счастья в «Белом олене» на Кэннон-стрит или в «Кабаньей голове» в Истчипе. Впрочем, в последнем было довольно шумно, особенно когда на огонек захаживал маэстро Шекспир сотоварищи!

Эти старинные постоялые дворы исчезли, от них не осталось и следа, если не считать табличек с названиями. В Саутуорке сохранился только «Старина Джордж» — единственный во всем Лондоне постоялый двор с галереей. Он расположен за неброской аркой, в нескольких сотнях ярдов от Лондонского моста, по левой стороне Хай-стрит. Три боковые стены, к сожалению, демонтировали, зато главная галерея в прекрасном состоянии. Чтобы представить себе, как выглядели эти старинные, доступные всем гостиницы, вовсе не обязательно ехать в Глостер, где сохранился постоялый двор «Нью Инн», достаточно всего лишь подняться на галерею «Старины Джорджа».

Спальни этой гостиницы размещены в двух деревянных, расположенных одна над другой галереях, каждая из которых огорожена деревянной балюстрадой. Облокотившись на перила, обитатели постоялого двора наблюдали за проезжавшими через арку экипажами и разглядывали вновь прибывших, а конюхи уводили прочь взмокших лошадей и выводили свежих. Это одно из последних мест в Лондоне, где невольно вспоминаешь Диккенса и мистера Пиквика.

Помню, как двадцать лет тому назад я остановился в этой гостинице и провел ночь на огромной четырехспальной кровати. Она была настолько высокой, что рядом стояла маленькая лесенка — три ступеньки из красного дерева. Ванной комнаты не было, зато горничная приносила поясную ванну, в которую по утрам ведрами заливали теплую воду. Ночником служила свеча.

Не передать словами чувства, обуревавшие меня в спальне, обстановка которой передавала атмосферу давно минувшей эпохи. Столетиями в этом здании находили приют бесчисленные странники, ведь первые упоминания о нем появились в 1554 году, то есть за десять лет до рождения Шекспира.

К сожалению, в наше время практически отсутствуют личные отношения как между господином и слугой, так и между хозяином гостиницы и постояльцем. Тем более замечательно, что даже в эпоху строгих сословных различий между людьми благородного происхождения и простолюдинами несомненно существовали теплые личные отношения. Помню, я размышлял о том, насколько сердечными и доверительными были подобные отношения в этой гостинице. Никаких современных удобств: ни колокольчиков для вызова прислуги, ни телефона, ни проточной воды, ни ванных комнат, уборные, мягко выражаясь, примитивны. Однако радушие персонала заставляло забыть об этих недостатках. Мне часто приходило в голову, что в каком-нибудь современном отеле никто и не заметит, что клиент умер. А вот постояльцу «Старины Джорджа» при малейшем намеке на простуду предложили бы растирание испытанным средством, например камфорным маслом. Утром я с удивлением обнаружил, что горничная, совершенно не помышляя о чаевых, а «благодаря природной женской доброте» (как я тогда записал в дневнике) заштопала мои носки!