Крымская кампания 1854-1855. Трагедия лорда Раглана - Кристофер Хибберт

Он объявил Раглану, что мысль о немедленном штурме приводит его в ужас. Он не мог требовать от своих солдат, дисциплина и послушание которых, по сравнению с англичанами, оставляли желать лучшего, наступления на открытой местности под огнем артиллерии севастопольских бастионов и русских кораблей, расположенных в бухте. Кроме того, постоянно нужно было опасаться удара во фланг. Ведь князь Меншиков наверняка вывел свою армию из Севастополя для того, чтобы иметь возможность атаковать осаждавших город союзников с гористой местности на их правом фланге. Канробер считал, что наступление без поддержки тяжелой артиллерии равноценно преступлению.

И снова генерал Бэргойн согласился с точкой зрения французов. В отличие от Канробера предпочитая избегать громких фраз, Бэргойн заявил, что штурм без поддержки огнем осадных орудий сделает ответный огонь противника «недопустимо плотным».

Увидев, что остался в одиночестве, Раглан предпочел уступить. Хороший политик, он сразу же отмел предложение о том, что англичане могли бы штурмовать город без французов. Щепетильный во всем, что касалось единства рядов союзников, он не только принял решение французов без серьезных возражений, но даже никак не упомянул о возникших разногласиях в своих депешах в Лондон. Были отданы распоряжения о подготовке штурмовых орудий.

Генерал Кэткарт, 4-я дивизия которого расположилась на возвышении прямо напротив центра русской обороны, пришел от такого решения командования в ужас. После битвы на Альме он был уверен, что с русскими больше не будет проблем. Генерал был настолько уверен в необходимости немедленного штурма, что счел необходимым отправить Раглану еще одно донесение, в котором настаивал: «Мы находимся в очень выгодной позиции, здесь даже 20 тысяч русских не смогут помешать нам. У них здесь два или три редута, однако прикрытием им служит низкая полуразрушенная стена парка. Уверен, что мы могли бы без всяких потерь прорваться туда ночью или за час до рассвета». Он настаивал на том, чтобы Раглан принял во внимание мнение генерала, которому правительство доверяло настолько, что назначило его возможным преемником командующего. Поэтому, когда вечером 28 сентября Раглан приехал в расположение его войск, чтобы лично проинформировать о принятом решении, Кэткарт взорвался от негодования:

– Ставить на платформы осадные орудия! Но, мой дорогой лорд Раглан, какого черта они должны будут здесь разрушить?

На тот момент у русских действительно было мало укреплений, однако с каждым часом их становилось все больше и больше. Глядя через оптику на растущие на глазах по периметру города земляные насыпи, английские офицеры не могли не восхищаться решимостью мужчин, женщин и детей, которые работали весь день, а затем и всю ночь при свете фонарей и костров, стараясь во что бы то ни стало спасти свои дома от захватчиков.

Население Севастополя вдохновляли на решительное сопротивление вторжению два выдающихся человека.

Начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал Корнилов был глубоко религиозным человеком и настоящим патриотом. Внешне он походил на Наполеона в молодости. Вездесущий и энергичный, он в самый неожиданный и опасный момент появлялся верхом на горячем жеребце перед подчиненными, обращаясь к ним со словами, которые впоследствии становились историческими.

– Если я прикажу вам отступить, можете заколоть меня штыками, – заявил он как-то солдатам.

И те не сомневались в искренности адмирала.

– Сначала донесите до солдат слово Божье, – говорил он священникам, – а затем я сам доведу до них слова царя.

И военные священники заражались энергией и оптимизмом Корнилова. Когда севастопольцы, мужчины и женщины, взяли на себя тяжкую работу по укреплению обороны города, монахи окропляли их святой водой и благословляли. Священники освятили и благословили все бастионы и оружие их защитников. Днем и ночью они переходили от одного окопа к другому, от орудия к орудию с иконами и крестами, молитвами и песнопениями вдохновляя воинов на защиту святой Руси.

Гарнизону был нужен такой военачальник. Князь Меншиков после поражения на реке Альме привел армию в Севастополь, однако сразу же снова увел ее из города. По мнению генерала Бэргойна, князь принял единственно верное решение. Таким образом он добился, что его армия не была отрезана от баз снабжения в Керчи и Одессе. Он сумел расположить армию так, что она, подобно коршуну, нависала над флангами союзников, меняя местами осажденных и осаждавших. Нащупав слабое место в боевых порядках союзных армий, Меншиков в любое время мог атаковать противника на самом неожиданном участке. Но, приняв правильное решение, он не смог воспользоваться своим преимуществом. В районе дачи Маккензи он упустил возможность навязать рассеявшимся в лесу войскам англичан бой в самых невыгодных для них условиях, предпочтя продолжить отход и открыть неприятелю дорогу на Балаклаву. Сейчас, находясь в нескольких милях от Севастополя, князь не только не атаковал союзников, но и не предпринял никаких шагов для того, чтобы определить местонахождение противника. Как отметил один из офицеров, Меншиков «казался растерявшимся» и поэтому ничем не мог помочь гарнизону осажденного города.

26 сентября вице-адмирал Корнилов записал в дневнике: «От князя нет никаких новостей». Прошел еще один день, и снова ничего нового. Ночь, по словам адмирала, «прошла в мрачных раздумьях о будущем России». Меншиков оставил Севастополь с гарнизоном 16 тысяч человек, три четверти из которых составляли матросы, зачастую вооруженные только абордажными пиками. Под началом генерала Моллера, командовавшего сухопутными войсками, был всего один саперный батальон; остальные солдаты были плохо обученными ополченцами. Он, как и командовавший эскадрой вице-адмирал Нахимов, был подавлен и не уверен в своих возможностях. Поэтому оба с удовольствием предоставили энергичному Корнилову все полномочия старшего командира. Но, кроме Корнилова, в Севастополе был еще один офицер, в отличие от адмирала вовсе не склонный полагаться только на красивые речи, личную храбрость и веру в счастливую звезду.

Подполковник Эдуард (Франц) Иванович Тотлебен, человек, чьи способности военного инженера были близки к гениальным, родился и вырос в одной из прибалтийских провинций России и имел внешность и темперамент типичного пруссака. Это был высокий широкоплечий человек с властными манерами и пронизывающим взглядом. Эдуарду Ивановичу к тому времени было только тридцать семь лет, но он уже пользовался репутацией новатора в области военного дела. Он отвергал взгляды, согласно которым оборона крепостей должна быть статичной. Согласно его теории, оборона системы инженерных укреплений вокруг крепости должна быть эластичной и мобильной, меняясь в зависимости от обстановки. Эту идею Тотлебен решительно отстаивал при обороне Севастополя.

Было уже почти слишком поздно, когда подполковнику позволили применить свои идеи на практике. Горчаков представил его Меншикову как офицера, который отличился при Силистрии и конечно же будет полезен в Севастополе. По прибытии в Крым Тотлебен получил разрешение князя Меншикова ознакомиться с оборонительными сооружениями в Севастополе. Однако выводы военного инженера настолько не понравились князю, что тот приказал ему немедленно покинуть город. Но Тотлебен не спешил выполнять этот приказ, а уже через несколько дней союзники высадились в Крыму, и угроза, которую Меншиков не принимал всерьез, стала печальной реальностью. Молодому подполковнику предстояло за несколько дней сделать то, на что обычно требовались месяцы кропотливого труда.