Соглядатай Его Величества - Пол Догерти

Корбетт с Ранульфом смотрели на все это, дивясь, до чего непохожа эта городская суета на сонную жизнь в Нитском замке. Ранульф голодными глазами искал харчевню, но Корбетт пытался представить себе, что сейчас делает Мэв, и сердито поторапливал его. Они миновали рынок и нырнули в лабиринт узких улочек, где их обступили, будто лес, высокие дома, наполовину из дерева. Корбетт, уже решивший, где они остановятся на ночлег, с радостью увидел, что городские улицы наконец закончились и сменились наезженной дорогой, которая вела к монастырю августинцев.

Чиновник был немного знаком с настоятелем и рассчитывал на то, что это давнее знакомство, вдобавок подкрепленное королевскими грамотами и предписаниями, обеспечит им дружеский прием в обители. И не разочаровался: дряхлый, с вечной улыбкой на губах, монастырский прислужник проводил их в скупо обставленную комнату для гостей, поставил перед ними кружки с элем и пробормотал, что настоятель придет к ним, как только закончится вечерня. Потом он уселся напротив, продолжая улыбаться и кивать, а Корбетт и Ранульф принялись за эль.

Наконец, когда отзвонили монастырские колокола, в комнату торопливо вошел аббат. Он обнял Корбетта, пожал руку Ранульфу и сразу же предложил путникам переночевать в монастыре. Им отвели две маленькие кельи, где недавно побеленные стены еще блестели свежей известкой. Корбетт и его слуга вымылись, воспользовавшись одной большой лоханью, стоявшей в монастырской мыльне, а затем, сменив грязную, пропитавшуюся морской солью одежду на чистую, отправились в трапезную.

Позже Ранульф решил прогуляться по монастырским угодьям, чтобы как он выразился, подражая оборотам речи своего господина, — подышать свежим вечерним воздухом. Нагло пропустив мимо ушей просьбу Корбетта присмотреть за пожитками, он ушел. Корбетт, гневно глянув на его удаляющуюся спину, вздохнул и направился в часовню. Внутри было темно и прохладно, сумрак разгоняло лишь чистое пламя свечей в огромных канделябрах, и тени скакали по церковным стенам, словно призраки-плясуны. Где-то в темной глубине, за резной алтарной преградой, хор монахов выводил последнюю вечернюю песнь, и слова хорала раскатывались, подобно далекому грому, эхом вторя чистым нотам, которые выводил главный певчий.

Корбетт притулился в нефе, у подножия могучей круглой колонны, и полностью отдался этому умиротворяющему пению. Заслышав слова певчего: Dixi in excessu meo, omnes homines mendaces («Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь»), Корбетт позабыл о многоголосье монашеского хора. Он задумался: а вдруг это правда и все люди — лгуны? И все женщины — тоже? И Мэв — лгунья? Сердце сжалось от сладостно-горького чувства — он ведь потерял ее. Увидятся ли они когда-нибудь? Будет ли она вспоминать о нем или позабудет так же быстро, как вода уходит вспять, просачиваясь сквозь песок? Монахи возносили хвалу Господу, знаменовавшую окончание богослужения: Gloria Patri, Filio et Spiritui Sancto.[6]Корбетт вздохнул, поднялся, размял затекшие мышцы и крытой аркадой направился к себе в келью.

Там он извлек свои письменные принадлежности и быстро сочинил письмо Мэв: он надеялся, что настоятель передаст его с каким-нибудь торговцем, коробейником или рыбаком. Корбетт запечатал его каплей красного воска, подумав, что пройдут недели, прежде чем оно дойдет до Нита — если только дойдет.

После этого он коротко набросал свои тезисы:

1. При совете Эдуарда имеется изменник.

2. Этот изменник состоит в сношениях с французами и, вероятно, с изменниками в Уэльсе.

3. Измена эта уходит корнями к тому времени, когда граф Ричмонд потерпел сокрушительное поражение в военном походе, стоившее Англии Гасконского герцогства.

4. Секретарь Уотертон: его мать была француженкой, отец поддерживал мятеж против короля. Живет не по средствам, пользуется расположением французов. Втайне встречался с главным шпионом Филиппа IV. Прежде служил секретарем в доме Ричмонда, а также, по-видимому, состоял в каких-то связях с лордом Морганом из Нита.

5. Является ли Уотертон этим изменником? Или измену чинит его бывший господин, граф Ричмонд?

Корбетт всматривался в темноту, но видел лишь милое лицо Мэв и чувствовал, как его душу уже сжимает ледяной, железный кулак одиночества.

Роберт Эспейл, чиновник Казначейства, тоже чувствовал страшное одиночество. Король отправил его во Францию, чтобы наблюдать там за делами. Говоря «наблюдать», Эдуард, конечно, разумел «шпионить». Король очень настаивал на отъезде Эспейла, он упирал на то, что его лазутчик, посланный в Южный Уэльс, Хьюго Корбетт, не вернулся и даже не нашел способа связаться с английским двором. На моем месте должен был быть Корбетт, думал Эспейл, сидя в таверне в предместье Амьена, но Эдуард заявил, что не может больше ждать, и Эспейл отправился в Париж под видом купца из Эно. Во Францию он проникнет из земель союзника Эдуарда, Ги Дампьера, графа Фландрии: Эспейл бегло изъясняется на различных языках и наречьях Нидерландов, и ему будет нетрудно притворяться купцом-суконщиком, который ищет новых торговых связей в Северной Франции.

Однако втайне Эспейл должен был разведать, остался ли в живых кто-нибудь из соглядатаев Эдуарда в Париже, а также попытаться разнюхать тайные козни Филиппа IV. Его тонкую талию охватывал пояс, а на нем были мошны с золотом — безотказным средством, открывавшим любые двери и, что главное, развязывавшим людские языки — будь то куртизанок, мелких чиновников, разорившихся рыцарей и прислуги. Всем им были известны какие-то сплетни, и если сложить вместе эти разрозненные кусочки и осколки слухов и молвы, как кубики мрамора и смальты в мозаике, то можно воссоздать достаточно ясную картину происходящего.

Эспейл обводил взглядом людную харчевню. Отужинав уткой, тушенной в густом пряном соусе, которую он обильно запивал рейнским, шпион чувствовал довольство и сытость. Вдруг он приметил изящную девушку с огненно-рыжими волосами до плеч. На ней было облегающее зеленое платье, подчеркивавшее упругую грудь и тонкую талию, а подол с оборками доходил до округлых лодыжек. Девушка была бледна, ее кожа казалась гладкой как алебастр, и красоту ее портили только дерзкие, с припухшими веками, глаза да кривящиеся выпяченные губы. Она смело взглянула на Эспейла, слегка кивнула ему, а спустя несколько минут она уже встала из-за стола и пересела к нему. Девушка свободно изъяснялась по-французски, хотя Эспейл уловил мягкий провансальский выговор.

— Вечер добрый, месье, — заговорила она. — Вам понравился ужин?

Эспейл неспешно ее разглядывал.

— Да, — ответил он. — Ужин мне понравился, но вам-то что до того?

Женщина пожала плечами:

— У вас довольный, счастливый вид, а мне нравится быть рядом с довольными мужчинами!

— Вы, верно, нарочно таких выискиваете?

Девушка запрокинула голову и рассмеялась. Ее улыбка была ослепительна, а веселье, проглянувшее в глазах, напрочь стерло прежнее хмурое выражение лица. Она склонилась над столом.