Вилли - Нина Дашевская

У него оказался неожиданно высокий голос.

К кому это — «к нему»? Августина Блюм — женское имя. Точно. Я совершенно растерялся.

Он повёл меня по тёмной лестнице, потом — по какому-то коридору, и вдруг мы оказались на славной чистенькой кухне. Зачем — на кухню? Что у него, тут велосипед хранится?..

Нет, не похоже… Но зато ужасно I пахло печеньем.

— А, чёрт, чуть не сгорело! — выругался он и выключил духовку.

Потом схватил полотенце и достал противень. Если бы вы видели, какое там было печенье!

— Скорей, скорей подставь что-нибудь! — крикнул он. Я увидел хлебную доску, положил на стол — и он бросил на неё противень.

— Ух, горячо! — Он дул на пальцы, а мне ужасно захотелось попробовать этого печенья. Оно было с изюмом и пахло корицей. Но он не предложил, а просить мне не захотелось.

Наверняка печенье испекла Августина Блюм. А этот длинный, наверное, её внук. И она его оставила следить за печеньем. И он забыл, почти прозевал — у нас с мамой так было!

— Пойдём, — сказал он. И только тут я увидел дверцу. Стеклянную дверцу, ведущую в сад.

Я так и не понял, как это могло быть. Во-первых, тут должен быть второй этаж. А во-вторых… Во-вторых, переулок Маятников был серым и неуютным местом, а этот сад был… Ну, прекрасен. Да, прямо такое слово подходит. В переулке было сумрачно и сыро, а тут светило мягкое солнце. Как это — погода другая?.. Садик был очень маленький — всего в несколько шагов, но тут росли яблоня, и маленький тонкий каштан, и шиповник, и цветы — такие разные, я не знал их названий… И пахло удивительно. И прямо от крыльца начиналась маленькая дорожка, и вела она…

Я не успел рассмотреть, что там с дорожкой. Потому что увидел велосипед. Ярко-рыжий велосипед, сияющий на солнце.

— Скучаешь? — спросил его мальчишка и легонько тронул за руль. — Смотри, кого я тебе привёл…

Мне почему-то не показалось странным, что этот длинный разговаривает с велосипедом. Я тоже смотрел на велосипед, а он, кажется, смотрел на меня. Я смотрел и улыбался, и мне казалось, что он улыбается тоже. И вдруг этот велосипед совершенно ясно сказал мне:

— Привет. Меня зовут Вилли.

— Вилли, — повторил я шёпотом и сел прямо на деревянные ступеньки. Понимаете, никогда прежде мне не встречались говорящие велосипеды!

— Ты его слышишь?! — обрадовался мальчишка в зелёном свитере. — Слышишь, слышишь!

— Конечно слышит, — заявил Вилли. — Скажешь тоже. Сразу видно. Эй, ты чего? Рот закрой, ворона залетит! Тебя как зовут вообще?

— Севка, — ответил я.

— Ну вот, Вилли, и нашёлся тебе новый хозяин, — произнёс мальчишка и как-то погрустнел. А потом повернулся ко мне: — Ты уж поосторожней с ним, ладно, Севка? Не гоняй особо…

— Ха, не гоняй, — засмеялся Вилли. — Кто бы говорил!

Я сидел и смотрел на них. И хлопал глазами как дурачок. Всё это было как-то очень не похоже на правду. Наконец я сказал, просто чтобы сказать что-нибудь:

— Так это твой велосипед?

— Нет, — ответил он. — Был мой. А теперь — твой. Понимаешь, ведь много людей здесь было. Никто не слышит. Приходилось отказывать. А я, знаешь, очень не люблю отказывать людям…

Тут я задал ещё один вопрос:

— Тогда кто такая Августина Блюм?

Он рассмеялся. И взъерошил волосы своими длинными тонкими пальцами — пожалуй, слишком тонкими для мальчишки. И сказал:

— Так ты ещё не понял! Августина Блюм — это я!

— А знаешь, я сначала принял тебя за мальчишку!

— Многие так думают, — пожала она плечом. — Но представь, что я нацеплю какое-нибудь платье! Или отращу длинные волосы. Скажи, кошмар?

Я попытался представить. Да, получалась какая-то нелепость.

Мы сидели на тёплых деревянных ступенях кухни. Втроём — Августина, Вилли и я. То есть, конечно, Вилли не сидел, но он был с нами, а это то же самое. Августина угощала меня своим печеньем, оно и правда было сумасшедше вкусным.

В общем, не так уж и плохо, что она девчонка. Правда, девчонка, которая печёт волшебное печенье с изюмом и корицей, — это куда обыкновенней, чем мальчишка. Но необычного в ней было и так хоть отбавляй. Взять хотя бы говорящий велосипед!

— Скажи, а как твоё имя будет полностью? — спросила вдруг она.

И откуда она знает?.. Никто раньше не спрашивал.

Севка и Севка. Моё полное имя мне велико, и я путаюсь в нём, как в папином пальто.

— Зачем тебе? Севка, и всё.

— Нет, скажи, — упрямо произнесла она.

— Ладно. Понимаешь… Мои родители. Всё дело в них. Папа решил, что раз у меня такая обычная фамилия, Воробьёв, значит, имя должно быть особенное. И ещё они с мамой очень любят старую музыку. И больше всего — одного композитора, мама постоянно слушает пластинку.

— Какого это — старого? Сто лет?

— Нет, намного, намного старше.

— Ну, не может быть. Тогда ведь не было пластинок!

Я задумался. Правда ведь, не было. Но это очень старая музыка, точно. Мама говорила, ей три сотни лет, хотя это даже невозможно представить.

— Я спрошу. Но этот композитор ходил в парике, как в старину. И у него было два имени.

— Целых два? Наверное, хороший композитор. Раз заслужил два имени.

— Я не знаю… Не знаю, почему два. — Я решил больше не тянуть и покончить с этим: — Но вот второе из них досталось мне. В общем, меня зовут Себастьян. И я совершенно в этом не виноват.

— Себастьян, — повторила Августина Блюм. — Какое красивое. Серебристое имя.

— Как это — серебристое? — не понял я.

— Похоже на серебристый колокольчик. Все имена цветные. Ты не знал?

— Нет…

— Се-бас-тьян, — повторила она тихонько, и моё имя впервые не показалось мне таким ужасным. — Можно я иногда буду звать тебя так?

— Как хочешь, — пожал я плечами. — А вот твоё имя — Августина, — оно какого цвета?

Я никак не думал, что она ответит. Но она сразу сказала:

— Оранжевое. Августина — жёлто-оранжевое, как осенние листья. И шуршит. Слышишь?

— Августина, — повторил я шёпотом. — И правда оранжевое! Красиво. Хорошо, что у тебя такое необычное имя. А Вилли? Какого он цвета? Тоже оранжевый? — спросил я. Наверное, потому, что сам Вилли был ярко-рыжим.