Котовский - Борис Соколов

Тот же Шмерлинг, в полном соответствии с каноном положительного культурного героя мифа, утверждает, будто в детстве Котовский «был нежен с сестрами, нянчил младшую, Марию, старался не шуметь, когда отец усталый приходил с завода. Однажды отец вернулся с завода домой измученный, в мокрой одежде.

Весь день провел он за ремонтом парового котла. Сам вполз в него, долго возился, а потом вышел на сквозной ветер. Отец простудился. Около года пролежал он в постели. Простуда перешла в чахотку. В начале 1895 года Иван Николаевич Котовский умер, оставив детей без всяких средств к существованию; за всю свою трудовую жизнь он не мог из своего жалованья отложить ни копейки».

Тут и смерть отца описана вполне по канонам советской пропаганды: трудился на заводчика-эксплуататора, заработал чахотку и умер. И ни слова о том, что Манук-бей помогал отцу Котовского, платил ему жалованье даже тогда, когда тот уже не работал, и оплачивал дорогостоящее лечение. Биографу просто требовалось доказать, что ненависть к «эксплуататорам» нарастала с раннего детства, что он все время пропадал в «рабочих бараках».

Однако то, что сообщает Шмерлинг дальше, полностью противоречит легендарному образу. Вдруг выясняется, что по своему кругу общения и родственных связей семья Котовских скорее принадлежала к «высшему свету» ганчештского общества. Конечно, Ганчешты — это не Петербург и даже не Кишинев, но все-таки утверждать, что Григорий Котовский в детстве и юности был ближе к батракам и рабочим, а не к тем, кто их эксплуатировал, — это легенда если и не советского времени, то по крайней мере тех лет, когда Григорий Котовский стал известным всему югу России грабителем-налетчиком. Тогда он начал позиционировать себя добрым разбойником, сочувствующим бедным и обездоленным. А для этого образа требовался герой, уже с детства познавший все тяготы жизни и проникшийся симпатией к угнетенным.

Оказывается, старшая сестра Григория Софья вышла замуж ни больше ни меньше как за управляющего винокуренным заводом Горского. Чтобы сохранить миф о тяжелом детстве, Шмерлинг придумывает следующее: «Все в доме изменилось. Появились новые, дорогие вещи, ковры и посуда. Горский требовал к себе особого почтения. Он тянулся к богатству и знати. Управляющий сразу же невзлюбил своего шурина — подростка, который отличался „плохим поведением“ в училище и всяческими проделками.

Однажды во время семейной ссоры Горский замахнулся на жену. Гриша схватил его за руку. Тот весь затрясся от возмущения. Гриша выбежал из комнаты, Горский погнался за ним, но не догнал. С этого дня он еще больше возненавидел мальчика.

Раньше в семье считали, что Гриша обязательно получит военное образование. Горский же рассудил иначе — какой, мол, военный выйдет из заики, — и, решив избавиться от своего неспокойного родственника, отдал его в низшую сельскохозяйственную школу. Сам князь Манук-бей по просьбе Горского взялся похлопотать перед земством, чтобы сына умершего механика Котовского приняли на казенный кошт».

Однако этот эпизод в изложении Шмерлинга выглядит довольно нелепо. С чего вдруг управляющий, который терпеть не может шурина, вдруг заботится о его образовании. И почему если Котовский станет офицером, то это для мужа его сестры плохо, а если агрономом — то хорошо. И стремление быть офицером как-то не вяжется с уклонением будущего красного комбрига от службы в царской армии. А ведь, окончив сельскохозяйственное училище, он потом имел бы все возможности поступить на военную службу вольноопределяющимся, что открывало дорогу к будущему офицерскому званию. Скорее всего, желание стать офицером — это позднейший миф, созданный самим же Котовским уже в советское время, чтобы показать, что, став командиром Красной армии, он фактически осуществил свою детскую мечту. Про реальное училище, из которого Котовского отчислили за неуспеваемость, Шмерлинг не стал говорить вовсе. А для того чтобы замаскировать покровительство Манук-бея семье Котовских, понадобилось придумывать ссору Котовского с Горским.

К сожалению, исследуя ранние годы жизни Котовского, до того, как он попал в поле зрения полиции, сперва как мелкий мошенник, затем — как дезертир, а потом уже — как знаменитый разбойник и налетчик, мы вынуждены иметь дело с мифами, сначала порожденными им самим, а потом — советской пропагандой. Впрочем, о жизни Котовского после революции 1917 года и вплоть до его трагической гибели мифов тоже немало, и из-за недостатка документов или независимых от мифов мемуарных свидетельств порой оказывается невозможно отделить правду от вымысла.

Тут следует сказать, что после того, как на исходе перестройки появилась, наконец, возможность более или менее объективно и с привлечением архивных источников исследовать биографии многих героев советского времени, Котовскому в этом отношении не очень повезло на его родине, в Молдавии. Он не принадлежал к коренной молдавской нации, будучи русским, и после появления независимого Молдавского государства у местных историков фигура Котовского большого интереса не вызывала. А ведь именно в Молдавии сохранились архивы, которые могли бы прояснить многие загадки юных лет «последнего гайдука», и могли также сохраниться еще устные свидетельства, передаваемые из поколения в поколение и существенно отличающиеся от канонической версии раннего периода биографии Котовского. В отколовшейся же от Молдавии Приднестровской Молдавской Республике, население которой во многом сохранило прежний советский менталитет, Котовский остался положительным героем мифа, и никаких объективных исследований его биографии здесь так и не было предпринято. Кстати сказать, Приднестровская Молдавская Республика возникла примерно на той же территории, где в 1925 году была создана Молдавская АССР. Ее в шутку даже называли иногда «Республика Котовия».

Объективные версии биографии Котовского появились в России и на Украине. Однако они затрагивали главным образом советский период его жизни, а также времена, когда он уже стал «романтиком большой дороги» и «борцом против эксплуататоров». А вот период детства и ранней доразбойничьей юности Котовского так и остался во власти мифов. И сегодня мы не можем определенно судить о том, каким именно был Григорий Иванович в юности. Можно лишь уверенно сказать, что он уже тогда был неплохим наездником, как и подавляющее большинство бессарабцев, выросших на селе, что еще до поступления в Кокорозенское сельскохозяйственное училище он познакомился с земледельческим трудом.

Легенду творили и сам Котовский, и его соратники, и военачальники Красной армии, и политики, включая самого Сталина, и советская пропаганда в целом, частью которой и стали книга Шмерлинга и позднейшая книга Геннадия Ананьева, вышедшая в серии «ЖЗЛ» в 1982 году. Ананьев во многом повторяет факты, собранные Шмерлингом, но убирает из повествования имя Сталина, зато вводит в него имена Якира и других советских военачальников, репрессированных в 1930-е годы, которых Шмерлинг не мог называть в последнем издании своей книги, вышедшем в 1950 году. Упоминание же этих лиц в первой редакции биографии едва не сорвало ее издание в конце 1937 года. Дело в том, что о детстве и юности Котовского писали главным образом друзья и соратники. Единственным исключением стала биография Котовского, написанная Романом Гулем и изданная в Нью-Йорке в 1975 году под названием «Котовский. Анархист-маршал». Она родилась из очерка «Котовский», помешенного в вышедшую в 1932 году книгу «Красные маршалы». Это была попытка создать критическую биографию «молдавского Робин Гуда» или, как говорил сам Гуль, вспомнив шиллеровского героя, «бессарабского Карла Моора». Однако Гуль в своей биографии Котовского не опирается на источники, и его книга полна фантастических подробностей. Например, в книге, изданной в 1975 году, он по-прежнему утверждал, что Котовский родился в 1887 году, хотя еще в издании 1950 года своей биографии Котовского Шмерлинг привел точную дату рождения Григория Ивановича — 1881 год. Поступление Котовского управляющим в имение Гуль связывал с необходимостью обеспечивать семью после смерти отца, тогда как в действительности это была практика, обязательная для всех выпускников Кокорозенского училища. Гуль также утверждал, будто Котовский убил помещика, который приревновал к нему свою жену, тогда как на самом деле до Октябрьской революции 1917 года от рук Котовского вообще не погиб ни один человек. Отца Котовского Роман Гуль называет не только инженером, но и дворянином. Неверно ни первое, ни второе. Чтобы стать инженером, надо было окончить университет, но отец Котовского никакого университета не оканчивал (иначе он обладал бы личным дворянством). Повторяет Гуль и версию самого Котовского о том, будто бы при побеге с каторги он убил булыжниками двух часовых. В то же время Гуль очень верно подметил артистизм Котовского, его желание все время играть на публику: «Ловкость, сила, звериное чутье сочетались в Котовском с большой отвагой. Собой он владел даже в самых рискованных случаях, когда бывал на волос от смерти. Это, вероятно, происходило потому, что „дворянин-разбойник“ никогда не был бандитом по корысти. Это чувство было чуждо Котовскому. Его влекло иное: он играл „опаснейшего бандита“, и играл, надо сказать, мастерски. В Котовском была своеобразная смесь терроризма, уголовщины и любви к напряженности струн жизни вообще. Котовский страстно любил жизнь — женщин, музыку, спорт, рысаков. Хоть и жил часто в лесу, в холоде, под дождем. Но когда инкогнито появлялся в городах, всегда — в роли богатого, элегантно одетого барина, жил там тогда широко, барской жизнью, которую любил». Однако до этого было еще далеко. Мальчик в Ганчештах о такой шикарной жизни даже не мечтал.