Виттория - Екатерина Верхова

Первую минуту я его попросту разглядывала, не понимая, кто он и что забыл в моей комнате. И только потом вспомнила приход странного «наемника» с утра. Часы уже показывали без десяти полночь, о чем хриплым сухим голосом сообщил пришедший. Он же напомнил, что у меня десять минут, чтобы «оборвать связи с этим миром».

Я вскочила с кровати и спросила:

– Какие-нибудь вещи взять нужно? Я быстро, – я-то, наивная, думала, что сейчас мы дружно выйдем из квартиры, сядем в машину и поедем куда-то. А после отец проверит по камерам, выследит злоумышленника. Потом, когда все будут в безопасности. Но… на всякий случай, – а я могу оставить записку родным? Чтобы они меня не искали.

Старик кивнул.

Несколько лет назад у нас с отцом состоялся серьезный разговор о моем будущем. Он сообщил, что поймет, если я захочу пожить самостоятельно. Без опеки, надзора и охраны. Я тогда хихикала – кто же откажется от палочки-выручалочки в виде «команды мечты», исполняющей любую прихоть?

Но тогда же он отметил, что если вдруг я решусь на такой шаг – то просто обязана предупредить. Ну и давать о себе знать изредка. Тогда я особого значения разговору не придала, но сейчас… а что, если у злоумышленников все «схвачено», и единственное, чем я смогу спасти родных – оставлять их в неведении?

Схватив ручку, листочек, я начала писать:

«Дорогие мама, папа, братишка, сестренка и дед,

На некоторое время я хочу уехать из города, отдохнуть. Буду жить, как дядя Федор из Простоквашино, в какой-нибудь деревеньке, доить корову, растить кота с псом. Обязательно заведу фоторужье… Шучу. Но вот отдохнуть после сессии и правда хочу. Не теряйте меня, я уже почти взрослая девочка и, наверное, могу о себе позаботиться (вот и проверим).

Люблю. Целую.

Всегда ваша Вика».

Суховато, конечно. Да и юмор не к месту. Но ничего другого в голову не пришло. «Дамблдор» за все время даже не пошевелился, сидел в той же позе, что и ранее.

– И что дальше? – спросила я. Старикашка поморщился, словно я спросила глупость. Поджав губы, он встал в центр комнаты и заговорил:

– Вы, Виктория Лапина, отрекаетесь от своей прошлой жизни?

Что там «наемник» говорил отвечать на этот фарс? А что, если и правда… «Иной мир»…

– Отрекаюсь, – голос дрогнул, но иного выбора у меня не было. Словно злодейка Судьба сама расставляла сети, в которых мне теперь придется барахтаться. Какой бы козырь ни был у меня в рукаве, уготованной участи не избежать.

– Отрекаетесь ли вы от имени своего и от всех притязаний на него? – сухости и безэмоциональности тона старика можно было только позавидовать. Складывалось впечатление, что он по десять раз на дню переправляет разных девушек в иной мир. Правда, по существу вопросов казалось, что вместо другого измерения меня ждет обычная секта. В новостях еще часто про такие рассказывают.

– Отрекаюсь, – уже четче проговорила я. Фарс начинал надоедать.

– Отрекаетесь ли вы от своего тела? – вопрос новый, а мой ответ будет тем же. Всего одно слово. Ошибиться сложно.

– Отрекаюсь, – почти выдохнула я, чувствуя, как по позвоночнику пробежались мурашки.

– Отрекаюсь.

– Отрекаетесь ли вы от имени своего и от всех притязаний на него?

– Отрекаюсь.

– Отрекаетесь ли вы от своего тела?

– Отрекаюсь.

И мир поплыл. Закружился, заискрился. А я стала центрифугой, кружившейся с бешеной скоростью. То в одну, то в другую сторону. Следом краски померкли, а я очутилась в черно-белом пространстве без мебели, без деревьев… Просто в невесомости. Безграничное нечто начали сжимать, растягивать во все стороны – и меня вместе с ним. После каждую частичку моего тела протянули через ушко от иголки, что-то хлопнуло, и я потеряла сознание, погружаясь в неизвестность.

Как правило, едва мы начинаем двигаться вперед, оставляя все свои страхи позади, нас обязательно что-то ломает, отбрасывает назад. Это становится непреложным законом жизни – некой аксиомой. И нам начинает казаться, что ничто и никогда не будет даваться нам просто, никакой путь не будет гладким. И постепенно мы становимся зависимыми от трудностей, зачастую создавая их собственными руками. Иногда искусственно нагнетая, иногда бездействуя.

Мы сами творцы своих судеб, но мне всегда казалось, что нужно максимально уходить от проблем. Жить не так, чтобы самодовольно рассказывать о количестве проблем, о том, как упорно ты с ними справляешься. Иначе. Уверенно говорить, хотя бы самому себе: «А у меня проблем нет. Я от них ушла. Мы, знаете ли, не сошлись характерами».

Исходя из этого, я следую нескольким жизненным принципам.

Во-первых, никогда себя не жалеть. Жалость к собственной персоне делает только слабее, ранимей и подверженней чужому мнению. Это нужно лишь тем людям, которые любят впихивать свое мнение во все щели, и без масла.

Во-вторых, никогда не слушать унылую музыку, когда грустно. Это только сильнее погружает в чертоги тлена и безысходности. В ил уныния и печали. Увязнешь один раз, потом не сможешь с должной силой оттолкнуться от этого дна и выплыть наружу.

В-третьих, всегда держать лицо. Улыбнуться, когда хочется поплакать. И, возможно, когда-нибудь захочется улыбнуться просто так. Улыбки вообще очень прилипчивы.

Вот только когда я очнулась, первой моей мыслью было забиться в уголок, включить унылую музыку и поплакать. Тут… тут все было ИНАЧЕ. По-другому. Совсем. Да, я вроде как была самой собой, все той же, по крайней мере внутренне. Но…

Теперь по порядку.

Очнулась я в саду. Вокруг всеми оттенками зелени пестрели кусты и деревья. Вот, вроде ветки, как ветки, а цветы, как цветы, как у нас, но веяло от них такой силой и энергией, что сразу было понятно – иные. Птицы, бабочки, кузнечики – все удивительным образом напоминало Землю, но воспринималось иначе. Словно весь мир прошел через какой-то диковинный фильтр в фотошопе. От этого невольно щемило сердце.

Зрение стало четче, слух улавливал каждое колебание воздуха, каждый шажок, каждое шелестение лепестка. Движения были легкими, словно мое тело ничего не весило. А выгляжу я… так же, как и раньше? Или стала каким-то невиданным мутантом?

Взглядом зацепившись за небольшое озеро неподалёку, я метнулась к нему. Внезапно из кустов, похожих на нашу малину, вылез мужчина в годах с длинной седой бородой. На мгновение мне показалось, что это тот «Дамблдор», заставивший «отречься» от всего, но, приглядевшись поближе, поняла – нет. Волосы были покороче, глаза подобрее, а балахон вообще темно-фиолетовый, но все с такими же каракулями, похожими на раздавленных насекомых.

– Какое ты себе выбрала имя, дитя? – дружелюбно произнес он, хитро на меня поглядывая.

«Выбрала имя»? Что? Ах да, от старого я отреклась. Подул легкий ветер, словно знакомясь со мной пощекотал макушку.