Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка - Джордан Белфорт

Я закатал левую штанину, обнажив электронный браслет на щиколотке. Он был похож на пейджер.

– Что ты, блин, за человек! Скажи мне! Ты что, хочешь поставить мировой рекорд по безразличию?

Она посмотрела на меня пустыми глазами.

– Я хорошая женщина, Джордан, все это знают. Но ты ужасно обращался со мной все эти годы. Для меня наш брак закончился давно – в тот момент, когда ты столкнул меня с лестницы. Это не имеет никакого отношения к тому, что ты сядешь в тюрьму.

Что за фигня? Да, я однажды поднял на нее руку – это была ужасная сцена на лестнице восемнадцать месяцев назад, жуткий момент буквально за день до того, как я завязал, – и если бы она ушла тогда, все было бы понятно. Но она не ушла, она тогда осталась, а я ведь завязал! И только теперь, когда в воздухе запахло разорением, она решила уйти. Невероятно!

Теперь мы были уже на автостраде Бруклин – Квинс и приближались к границе округов. Слева был виден сверкавший огнями Манхэттен, где семь миллионов человек танцевали и пели, наслаждаясь выходным и не имея понятия о моей беде. Одна эта мысль наводила на меня депрессию. А прямо передо мной была видна подмышка Вильямсбурга, плоская полоска земли, утыканная обветшавшими складами и ветхими домами, битком набитыми людьми, говорившими по-польски. Я понятия не имею, почему там поселились все эти поляки.

Идея! Я должен заговорить о детях. Это, в конце концов, то, что нас связывает.

– С детьми все в порядке? – нежно спросил я.

– Все хорошо, – ответила она довольно оживленно. А потом мрачно добавила: – С ними все будет хорошо, несмотря ни на что.

И она снова уставилась в окно. Здесь подразумевалось вот что: «Даже если ты отправишься в тюрьму на сто лет, с Чэндлер и Картером все будет в порядке, потому что мамочка найдет себе нового мужа быстрее, чем ты успеешь сказать: „Дорогой папочка!“»

Я глубоко вдохнул воздух и решил больше ничего не говорить, сейчас совладать с ней было невозможно. Эх, если бы я остался с первой женой! Неужели Дениз в такой ситуации сказала бы, что больше меня не любит? Чертовы вторые жены, от них можно было ожидать чего угодно, особенно от жен суперкласса. «В радости и горе?» Ага, как же! Они произносили это только потому, что свадебную церемонию записывали на видео. На самом деле они оставались с тобой только в радости.

Вот расплата за то, что я ушел от своей доброй первой жены, от Дениз, бросил ее ради этой прохиндеистой блондинки, сидевшей сейчас напротив меня. Герцогиня была когда-то моей просто любовницей, это было очередное невинное увлечение, которое вдруг вышло из-под контроля. Я и глазом не успел моргнуть, а мы уже оказались безумно влюблены друг в друга и жить не могли друг без друга, дышать не могли друг без друга. Конечно, я нашел себе оправдание: сказал себе, что Уолл-стрит – просто не место для первых жен, так что я на самом деле не виноват. В конце концов, когда человек становится по-настоящему крупным брокером, то всегда можно ожидать чего-то подобного.

Что-то подобное, однако, оказывалось палкой о двух концах, потому что, как только очередной Хозяин Вселенной входил в финансовое пике, его вторая жена быстренько перемещалась на более обильные пастбища. Вторые жены – это же ведь настоящие старатели, золотодобытчики, которые, поняв, что из этой золотой жилы нельзя больше выжать ни грамма драгоценного металла, перемещаются на более продуктивное месторождение, где можно будет и дальше спокойно копать золото. Конечно, это одна из самых безжалостных жизненных истин, и сейчас я из-за нее находился в полной заднице.

С бьющимся сердцем я снова посмотрел на Герцогиню. Она по-прежнему сидела, уставившись в окно, – самая прекрасная и самая злобная ледяная статуя на свете. В этот момент я испытывал много разных чувств сразу, но прежде всего мне было грустно – мне было жаль нас обоих, а еще больше наших детей. До сегодняшнего дня они жили волшебной жизнью в Олд-Бруквилле и были уверены, что в жизни все идет правильно и что так будет всегда. «Как же грустно, – подумал я, – как чертовски грустно!»

До конца поездки мы молчали.

Городок Олд-Бруквилл расположен на сияющем Золотом берегу Лонг-Айленда, в таком роскошном районе, что до последнего времени евреям там жить не разрешалось. Конечно, не было никаких официальных запретов, но во всех жизненных ситуациях нас рассматривали как граждан второго сорта, шайку пронырливых торгашей, поднявшихся из низов, которых надо было все время держать под контролем и следить, чтобы они случайно не перебежали дорогу гражданам первого класса, то есть васпам [2].

Вообще-то здесь жили не настоящие старые васпы, а только их маленькая прослойка, известная под названием «голубая кровь». Представителей голубой крови осталось всего несколько тысяч, для них характерны высокие, стройные тела и причудливые одежды, а средой их естественного обитания являются поля для гольфа мирового класса, величественные особняки, дома для охоты и рыбалки, а также тайные общества. Большинство из них принадлежало к британской породе, и они очень гордились тем, что могут проследить свою генеалогию аж до времен «Мэйфлауэра». Впрочем, с точки зрения эволюции они не слишком отличались от огромных динозавров, которые владели этими местами 65 миллионов лет назад: сегодняшние местные жители тоже находились на грани вымирания – как жертвы и повышения налога на наследство, и постепенного размывания интеллектуального генофонда: в результате многих поколений инбридинга они теперь приносили потомство исключительно в виде идиотов-сыночков и таких же дочек, порождавших финансовый хаос и разрушавших те огромные состояния, которые их предки с голубой кровью в жилах создавали в течение многих поколений (со временем волшебство Чарльза Дарвина все-таки срабатывает).

Во всяком случае, теперь мы с Герцогиней жили на Золотом берегу, и я думал, что здесь мы и состаримся. Однако когда лимузин миновал известняковые колонны, стоявшие на границе нашего поместья площадью шесть акров, у меня появились некоторые сомнения.

К нашему каменному особняку площадью в десять тысяч квадратных футов, стилизованному под французский замок, с блестевшими медью шпилями и стрельчатыми окнами, вела длинная извилистая дорога, по сторонам которой тянулась живая изгородь из безупречно подстриженных кустов. Дорога приводила к длинной, выложенной брусчаткой дорожке, доходившей прямо до входной двери красного дерева высотой в двенадцать футов. Когда лимузин остановился, я решил сделать последнюю попытку и положил руку на бедро Герцогини. Ее кожа была такой же шелковистой, как всегда, и мне пришлось сдержать себя, чтобы не провести рукой по ее обнаженной ноге – снизу доверху. Вместо этого я посмотрел на жену щенячьими глазами и сказал:

– Послушай, На, я знаю, что тебе было тяжело со мной…