Дом Цепей - Стивен Эриксон

— Но даже в дни поиска этот человек, бывший наш брат, говорил против меня.

— Говорил.

— Хуже того, он говорил в защиту наших новых врагов.

— Говорил. Он называл их Чистыми Родичами, утверждал, что мы не должны их убивать.

— А если бы они вправду были Чистыми Родичами…

— Они бы не умирали столь легко.

— Именно.

— Он предал тебя, брат.

— Он предал всех нас.

Воцарилась тишина. А, теперь ты хочешь разделить своё преступление на всех. И они колеблются.

— Он предал всех нас, не так ли, братья?

— Да.

Ответ прозвучал глухо, почти шёпотом, многие его промямлили — хор неуверенности и сомнений.

Долгое время все молчали, затем он вновь заговорил — с едва сдерживаемым гневом:

— Именно, братья. Не должно ли нам унять эту опасность? Угрозу предательства, этот яд, этот мор, что стремится разорвать нашу семью на части? Распространится ли он? Вернёмся ли мы сюда ещё раз? Мы должны быть начеку, братья. Даже среди самих себя. Друг с другом. Ныне мы говорили о нём. И ныне его не стало.

— Его не стало.

— Его никогда не было.

— Никогда не было.

— Давайте же уйдём отсюда.

— Да, уйдём.

Трулл Сэнгар прислушивался до тех пор, пока не перестал слышать топот сапог по камням, чувствовать дрожь удаляющихся шагов. Он остался один, не мог пошевелиться, видел лишь измазанный грязью камень у основания железного кольца.

Море плескалось среди трупов у берега. Перебегали с места на место крабы. Вода продолжала сочиться сквозь раствор, населяя громадную стену призрачными голосами, и стекала на другую сторону.

Его народ давно знал истину, возможно, единственную великую истину: Природа ведёт лишь одну, вечную войну. Сражается лишь с одним врагом. И понять это — значит понять мир. Любой мир.

У Природы есть лишь один враг.

И это — нарушение равновесия.

Стена удерживала море.

И в том — два значения. Братья мои, неужели вы не видите истину? Два значения. Стена удерживает море.

Пока что.

Этот потоп не знал сопротивления. Он лишь начался — этого братья не могли понять и, вероятно, никогда не поймут.

Для его сородичей утонуть было обычным делом. Этого не боялись. Ну что же, Трулл Сэнгар утонет. Скоро.

И он подозревал, что вскоре к нему присоединится весь народ.

Его брат нарушил равновесие.

И Природа этого не потерпит.

Пёс растерзал женщину, старика и ребёнка, прежде чем воины загнали его в заброшенную сушильню на краю деревни. Никогда раньше этот зверь не проявлял злости к хозяевам. С яростным рвением стерёг он земли уридов, был рядом со своими сородичами в суровых, но справедливых трудах. У него не было загноившихся ран, через которые могли бы войти в жилы духи безумия. Не коснулась его пенистая хворь. И положение пса в деревенской стае никто не оспаривал. Ничего, совершенно ничего не давало причин для этого внезапного предательства.

Воины пригвоздили рычащего, воющего зверя копьями к вогнутой задней стене глинобитной сушильни и продолжали наносить удар за ударом, пока тот не сдох. Выдернув копья, они увидели следы клыков на древках, потёки слюны и крови, погнутые наконечники.

Воины знали, что безумие может долго прятаться, скрываться в глубине, точно едва уловимый привкус, от которого кровь становится горькой. Шаманы осмотрели трёх пострадавших; двое уже скончались от ран, лишь ребёнок продолжал цепляться за жизнь.

Во главе торжественной процессии отец отнёс его к Ликам в Скале, уложил на поляне перед Семью богами теблоров и ушёл.

Ребёнок вскоре умер. Один, объятый болью перед суровыми лицами, высеченными в каменной стене.

Этого и следовало ожидать. Он ведь был слишком мал, чтобы молиться.

Всё это, разумеется, произошло много сотен лет тому.

Задолго до того, как Семь богов открыли глаза.

Год Уругала Сплетённого,

1159 год Сна Огни

То были славные рассказы. В них пылали фермы, а кони лига за лигой волочили за собою детей. Трофеи того давнего дня и поныне украшали низкие стены длинного дома его деда. Россыпь черепных крышек и маленьких, хрупких челюстей. Почерневшие от дыма и истрепавшиеся обрывки одежд из какой-то неведомой ткани. Маленькие уши, прибитые гвоздями к каждому столбу, подпиравшему соломенную кровлю.

Всё это были свидетельства того, что Серебряное озеро существует на самом деле, где-то за поросшими лесом горами, за тайными перевалами в неделе-двух пути от земель клана Урид. Дорога опасная, ибо она идёт по территории сунидов и ратидов, и рассказ о самом этом странствии достоин стать легендой. Проникнуть бесшумно и незаметно во вражеский лагерь, передвинуть камни очага, чтоб нанести глубочайшее оскорбление, ускользать от преследователей и охотников днём и ночью, пока не дойдёшь до границы тех земель и не пересечёшь её, чтоб оказаться в стране неведомой, полной неслыханных богатств.

Карса Орлонг жил и дышал рассказами деда. Яростным и непреклонным воинством стояли они перед бледным, пустым наследием Синига — сына Палька и отца Карсы. Синига, который ничего не сделал в жизни, только возился со своими конями в долине и ни разу не отправлялся в поход на вражеские земли. Синига, ставшего тягчайшим позором и для отца, и для сына.

Синиг, конечно, не раз защищал свои табуны от набегов других кланов, и защищал достойно — с благородной яростью и превосходным умением. Но того и следовало ожидать от воина уридской крови. Ведь Ликом в Скале для этого клана был Уругал Сплетённый, который считался самым яростным из Семи богов. Другие кланы не напрасно страшились уридов.

Сына своего Синиг тоже блестяще обучил искусствам Боевой Пляски. Карса не по годам хорошо владел клинком из кровь-дерева и по праву числился среди лучших воинов клана. Уриды презирали стрельбу из лука, но превосходно сражались копьями, атлатлями, зубчатыми дисками и чёрными канатами, и Синиг научил сына смертоносной точности во владении этим оружием.

Но всё равно именно такого обучения и следовало ожидать от всякого отца в клане Урид. Карса не видел здесь повода для гордости. В конце концов, Боевые Пляски — лишь предуготовление. Славу обретают после — в поединках, набегах, вечном кровопролитии родовых распрей.