Серебряная дорога - Стина Джексон

Из-за этого они и приперлись так рано – он боялся, что дочь пропустит нужный автобус и опоздает в свой первый рабочий день. Лина не жаловалась – июньское утро выдалось теплым, громко пели птицы. Она стояла одна в павильоне, и солнце отражалось в ее старых темных очках, которые девчонка когда-то выклянчила себе, пусть они и закрывали половину лица. Пожалуй, она помахала ему рукой, возможно, даже послала воздушный поцелуй. Она обычно поступала так.

У молодого полицейского были похожие солнечные очки. Он сдвинул их на лоб, когда шагнул в прихожую, и впился взглядом в Лелле и Анетт.

– Ваша дочь не садилась в автобус утром.

– Это невозможно, – сказала Лелле. – Я же высадил ее у остановки!

Полицейский покачал головой так, что очки чуть не свалились.

– Твоей дочери не было в автобусе, мы разговаривали с водителем и пассажирами. Никто не видел ее.

Они странно смотрели на него уже тогда. Он почувствовал это. Полицейские и Анетт. Под давлением их укоризненных взглядов Лелле сразу сник, казалось, силы покинули его. Он ведь, в любом случае, видел Лину последним, сам подвез, значит, ответственность лежала на нем. Они раз за разом задавали одни и те же трудные вопросы. Хотели знать точное время. В каком настроении Лина была в то утро? Хорошо ли ей жилось дома? Ругались ли они?

В конце концов Лелле вышел из себя, схватил кухонный стул и швырнул его со всей силы в одного из стражей порядка, трусливого дьявола, который, выскочив из дома, тут же вызвал подкрепление. Они завалили его щекой на прохладный пол (до сих помнится это ощущение) и оседлали, чтобы надеть наручники. Кажется, он слышал, как плакала Анетт, когда его уводили. Но он так и не дождался поддержки с ее стороны. Ни тогда, ни сейчас. Их единственный ребенок исчез, и за неимением других она каждодневно винила в этом его.

Лелле завел мотор и поехал прочь от пустой автобусной остановки. Три года минуло с тех пор, как дочь стояла там и улыбалась ему. Целых три года, а он по-прежнему оставался последним, кто видел ее.

* * *

Мея могла бы вечно оставаться в тесной комнате под крышей, если бы не голод. Голод никогда не покидал ее, куда бы они ни переезжали. Она держалась одной рукой за живот, пытаясь заставить его замолчать, когда приоткрыла дверь. Ступеньки были настолько узкими, что ей приходилось идти на носочках, и некоторые скрипели и трещали, когда она ставила на них ногу, тем самым сводя на нет все старания двигаться неслышно. Свет на кухне не горел, там было пусто, а дверь в спальню Торбьёрна была закрыта. Собака лежала, вытянувшись на полу в прихожей, и настороженно смотрела, когда она проходила мимо. Стоило ей открыть входную дверь, псина поднялась и, ловко просочившись между ее ног, выскользнула на улицу – Мея даже не успела среагировать, – присела на задние лапы у кустов смородины, а потом стала нарезать круги по траве, уткнув нос в землю.

– Почему ты выпустила собаку?

Мея только сейчас заметила Силье, сидевшую в шезлонге у стены. Мама курила сигарету, одетая в чужую фланелевую рубашку. Волосы стояли подобно львиной гриве у нее на голове, и, судя по глазам, ночью она не спала.

– Я не хотела, пес выбежал сам.

– Это сука, – сказала Силье, – ее зовут Джолли.

– Джолли?

– Угу.

Собака среагировала на имя и вернулась на террасу. Легла на потемневший от времени деревянный пол и глазела на них, высунув язык, похожий на галстук. Силье достала пачку сигарет, и Мея увидела красные отметины у нее на шее.

– Чем ты занималась там? – спросила она.

Силье криво улыбнулась:

– Не разыгрывай из себя дурочку.

«Хоть бы она не стала вдаваться в подробности», – подумала Мея, взяла сигарету, чтобы заглушить голод, и, прищурившись, посмотрела в сторону леса. Там вроде бы что-то двигалось, и даже если нет – показалось, она решила не ходить в том направлении ни при каких условиях, а потом сделала затяжку, и неприятное ощущение вернулось снова. Она опять почувствовала себя запертой в башне в непроходимой чаще.

– Мы действительно будем жить здесь?

Силье перекинула одно колено через подлокотник так, что стали видны черные трусы, и принялась качать ногой.

– Нам надо воспользоваться этим шансом.

– Почему?

– Потому что у нас нет выбора.

Мать не смотрела на нее сейчас. Эйфория предыдущего дня прошла, блеск в глазах потускнел, но тон был решительным.

– У Торбьёрна есть деньги. У него усадьба и постоянная работа. Мы можем хорошо жить здесь без необходимости беспокоиться о том, что в следующем месяце нам снова придется платить за квартиру.

– Прозябание в лачуге… черт знает в какой глуши… у меня язык не поворачивается назвать это хорошей жизнью.

Шея Силье покрылась красными пятнами, и она положила руку поверх ключицы, как бы в попытке остановить продвижение пятен вверх.

– У меня нет другого выхода, – сказала она. – Я устала быть бедной. Мне необходим мужчина, который заботился бы о нас, а у Торбьёрна есть такое желание.

– Ты уверена в этом?

– В чем?

– Что оно у него есть?

Силье ухмыльнулась уголком рта:

– Я позабочусь, чтобы он этого хотел, не беспокойся на сей счет.

Мея каблуком раздавила недокуренную сигарету.

– Есть что-нибудь пожрать?

Силье сделала глубокую затяжку и улыбнулась:

– В этой лачуге больше еды, чем ты когда-либо видела за всю свою жизнь.

* * *

Лелле проснулся от вибрации мобильника в кармане. Он сидел в шезлонге у куста сирени, и все тело заныло, когда он поднес телефон к уху.

– Лелле, ты спишь?

– Нет, черт побери, – солгал он. – Я работаю в саду.

– Клубника уже начала созревать?

Он бросил взгляд в сторону заросших грядок с ягодами:

– Нет, но скоро начнет.

Анетт запыхтела на другом конце, словно пыталась взять себя в руки.

– Я выложила информацию у себя на странице в Фейсбуке, – сообщила она. – Относительно бдения в воскресенье.

– Бдения?

– Исполняется три года… Ты же, наверное, не забыл?

Шезлонг заскрипел, когда он резко поднялся. Голова закружилась, и ему пришлось схватиться за ограду террасы, чтобы не упасть.

– Само собой, не забыл!

– Я и Томас купили свечи, а мамин швейный кружок напечатал несколько футболок. Мы решили начать у церкви и дойти вместе до автобусной остановки. Ты, пожалуй, можешь подготовиться, если захочешь, сказать несколько слов.

– Мне не надо готовиться. Все необходимое в моей голове.

Голос Анетт звучал очень устало, когда она ответила: