Нервные государства - Уильям Дэвис

Некоторые чувства имеют больший политический потенциал, чем другие. Ностальгия, неприязнь, злость и страх уже нарушили статус-кво. Симптомами этого являются такие популистские поползновения, как победа Дональда Трампа, кампания по Брекзиту и волна националистических движений по всей Европе. Последние получили массу критики за отказ от объективности и ориентацию на эмоциональный дискомфорт. Но это – лишь симптомы проблемы, а не причина. Отдельные лидеры, политические кампании приходят и уходят, но условия, давшие им дорогу, остаются.

Мы можем ответить на это либо попытками погасить волнения усиленным потоком фактов, либо диагностировать их внутренние движущие силы. Данная книга идет вторым путем, ставя предметом изучения историю идей, что и поныне не покидают этот безумный мир в надежде суметь лучше их понять. Приводимые по ходу повествования факты и описания лишь играют роль отправной точки для обзора и интерпретации исторических событий, но никак не истины в последней инстанции. Моя аргументация делится на две части. Первая часть будет посвящена анализу того, как идея экспертизы из XVII столетия зародилась и почему она стала терять свое влияние, особенно начиная с 1990-х годов. В частности, растущее на Западе неравенство в какой-то мере означает, что факты, приводимые экспертами и технократами, попросту не отражают житейскую реальность многих людей. Объективные показатели прогресса, такие как рост ВВП, скрывают за собой зияющие бреши в общественной жизни. Более того, эти разрывы не просто являются отражением экономических показателей, но и имеют эмоциональное и телесное измерение: образ жизни множества людей оказывается под влиянием расхождений в здравоохранении, продолжительности жизни и частоте столкновений с физическими и психологическими страданиями. Наибольший пессимизм исходит от тех, кто стареет раньше и страдает больше.

Собственно, на этом рассказ можно было бы и закончить, после чего просто скорбеть о том, как предан сегодня здравый смысл и как цитадель истины пала перед эмоциями словно ордой варваров. Наиболее горячие защитники научного рационализма твердят, что враждебные силы в лице лгунов, демагогов, троллей кремлевских и просто неучей совсем распоясались и снова должны быть беспощадно искоренены из политики. Подобная реакция не учитывает дальнейшее историческое развитие, не в меньшей степени определяющее современный мир, которому и посвящена вторая часть изысканий данной книги.

Желание направлять эмоции и телесные инстинкты в политических целях тоже далеко не ново и имеет свои центры элитарного контроля. Но есть существенное отличие: оно ведомо скорее враждой, нежели желанием мира. На пике эпохи Просвещения, когда разум, казалось бы, окончательно восторжествовал, Французская революция продемонстрировала великую силу общественного мнения. Возможность повести за собой большие массы простого народа предстала откровением, что вскоре оказалось поставлено на службу амбициям Наполеона.

Современные военные противостояния распространяют миазмы эмоций, подробностей, дезинформации, обмана и секретности. Они мобилизуют инфраструктуру, гражданское население, промышленность и службы разведки новыми способами. Рост значимости военно-воздушных сил привел к тому, что проблемы гражданской морали и быстрого принятия решений получили намного большее значение, дав ход развитию новых техник управления общественным мнением и распознания возможных угроз. Именно паранойя привела к изобретению электронных вычислительных машин, а потом и сети Интернет. Война наделяет чувства стратегической значимостью в обоих смыслах этого слова: возбуждению подлежат лишь нужные эмоции, а движения и планы противника скорейшему осознанию. Информация начинает цениться за скорость в той же степени, как и за публичное доверие к ней. Все это выливается в совершенно новый подход к определению истины, часто прямо противоречащий прежним, научным идеалам здравого смысла и экспертизы.

Начиная со второй половины XIX столетия националисты пытались повести население за собой посредством обращения к памяти прежних войн и энтузиазму в отношении войн будущих. Однако недавно стало происходить нечто, что потихоньку вводило дух военного противостояния в гражданскую жизнь, делая нас все более воинственными. Фокусировка на сиюминутных знаниях, раньше характерная для войн, теперь стала частью мира бизнеса, в частности в Кремниевой долине. Скорость познания и принятия решений становится ключевым фактором, оттесняя в сторону консенсус. Чем доверять экспертам, полагаясь на их нейтралитет, мы все больше обращаемся к сервисам быстрым, но с сомнительной репутацией. К примеру, проведенный в 2017 году опрос показал, что все большее число людей доверяет в большей степени поисковым системам, чем живым редакторам новостей[4].

Обещание, которое впервые дала нам идея экспертного знания в XVII веке, предполагало дать такую интерпретацию реальности, с которой могли бы согласиться все. Перспектива цифровых вычислений, напротив, выражается в стремлении к максимальной чувствительности в отношении меняющегося окружения. Во главу угла встает своевременность. Эксперты дают факты; Google, Twitter и Facebook создают тренды. По мере того как объективное восприятие мира теряет вес, на его место приходит интуиция, к чему сейчас все и идет. Подобное «нервозное состояние» предполагает большую степень чувствительности и эмоциональной стимуляции, но по той же причине оно склонно вносить нарушения в мирное сосуществование. В некоторых обстоятельствах конфликты и волнения могут возникнуть на пустом месте. Тем временем самый важный вопрос заключается в том, кто стремится вызывать конкретные чувства и зачем.

Наибольшую опасность такой ситуации сформулировал Гоббс еще в XVII столетии. Если люди не ощущают безопасности, не важно, насколько они объективно защищены; так или иначе, они начнут брать инициативу в свои руки. Рассказывать населению, что опасности нет, малополезно, если оно ощущает себя в опасности. По этой причине мы должны воспринимать чувства людей столь же серьезно, как прочие факторы политической обстановки, а не отбрасывать как нечто иррациональное. Миры индивида и коллектива ныне захвачены чувствами. Нам не нужно переходить на язык «войны культур» или обращаться к воинственной риторике, чтобы понять, что политика все больше подается и воспринимается в квазивоенном ключе. Наша политическая задача заключена в том, чтобы проложить себе путь к менее параноидальным средствам коммуникации между собой.

Хотя популизм одновременно представляет собой и угрозу, есть у него и возможности. Какие? Согласно анализу, который мы проделаем в данной книге, многие из тех сил, что сегодня меняют облик демократий, берут начало в аспектах человеческого бытия, залегающих глубоко внутри наших душ и тел: физическая боль, страх перед будущим, осознание своей смертности, потребность в заботе и защите. Все это может звучать слегка мрачно, даже жутковато, но они же и объединяют нас. По мере того как все сложнее становится отыскать общепринятый консенсус через факты и мнения экспертов, нам следует глубже постигнуть себя физически и эмоционально, чтобы таким путем разыскать нечто общее. Если же люди, посвятившие себя поискам мира, не готовы взяться за подобные раскопки, то те, кто желает войны, будут рады сделать это вместо них.