Позывной — Кобра. Записки "каскадера" - Эркебек Абдуллаев

Учеба в школе

Наступила осень. Друзья пошли учиться. Чтобы я не месил грязь на улице, мама посадила на заднюю парту в своем классе. В ту пору в одном помещении учились вместе первый и третий, соответственно, второй и четвертый классы. Я тихо занимался своими делами на «камчатке». Когда маме становилось невмоготу от тупых второклассников, чтобы пристыдить их, вызывала к доске меня. Благодаря стараниям старших братьев я умел читать и писать, складывать до двадцати. В октябре-месяце, решив всерьез заняться моим образованием, мама отдала меня в параллельный класс с русским языком обучения. Но, к сожалению, я по-русски свободно владел только «блатным». Наш пацанячий слэнг в ту пору состоял из гремучей смеси интернациональных матерных выражений! Я и сейчас могу ругаться на 13 языках.

Разумеется, вскоре мои тетради по русскому языку запестрели красными чернилами. Не помогло даже списывание у соседа по парте Алеши. Видимо, я творчески перерабатывал его произведения, потому что там, где он получал тройку, мне ставили двойку. Когда красный цвет в моих тетрадях начал превалировать над фиолетовым, мама в сердцах бросила:

— Лучше бы совсем не учился!

Восприняв это пожелание как руководство к действию, я перестал ходить в школу. На следующий год, как и положено, семилеткой пошел в первый класс. Учился хорошо.

Через много лет, увидев двойку в дневнике дочери, я прочитал ей нотацию и выразил сожаление, что она интеллектом пошла не в отца, так как ее папа шестилеткой пошел сразу во второй класс! Потрясенные услышанным, мои детишки усомнились в возможности такого. Ночью, уединившись с супругой, с карандашом в руках долго что-то подсчитывали. Утром торжественно пришли уличить меня в обмане. И проиграли спор. Ха-ха!

Первая ходка в «зону»

Впрочем, в моих детских воспоминаниях есть сюжеты поинтереснее. Например, в семилетнем возрасте я угодил за решетку! А дело было так: приехав с дядей во Фрунзе, я заблудился в большом городе и попал в милицию. Поскольку не знал ни адреса, ни фамилии человека, у которого мы остановились, милиция сдала меня в детскую колонию, где и пришлось коротать ночь в довольно пестрой компании малолетних воришек и бродяг. На следующее утро дядя разыскал меня. В кабинете начальника, увидев меня целым и невредимым, он зарыдал в голос. В 1981 году, выступая в роли диверсанта на учениях КГБ Киргизии, я случайно наткнулся на это исправительное заведение. Перед заплаканными мамашами у КПП, в присутствии напарника я произнес душещипательную речь о том, что тоже мотал здесь срок:

— А теперь видите, хожу при галстуке как культурный человек. У вас тоже все будет хорошо!

Недоверчивый напарник потом все допытывался:

— Как же с такой биографией тебя приняли в органы госбезопасности?

— Я вышел на свободу с чистой совестью!

Второй раз имел неприятности с милицией семнадцатилетним оболтусом, когда в центре города с балкона мы с соседом Ткачевым Аликом пальнули по воронам из дедовского «карамультука». Совсем рядом, в метрах десяти, находилось открытое окно горисполкома, где шло важное заседание. Разумеется, от неожиданного грохота и дыма вся советская власть попадала со стульев. Нас тут же повязали, ружье конфисковали. Эту историю, в зависимости от настроения и круга слушателей, люблю излагать в разной интерпретации (иногда меня заносит до попытки вооруженного нападения на местную власть).

Дед Петро

А еще по соседству с нами жил дед Петро. Сейчас понимаю, что в селе он был своеобразным реликтом. Мастер на все руки, он работал плотником в школе. Дед никогда не отказывал в помощи односельчанам. С его внуком Шуриком, который был старше меня на год, часто забирались в арсенал деда Петро, состоявший из малокалиберной винтовки, пары двустволок и трехлинейки.

Питьевую воду селяне набирали под яром из родника, вокруг которого в кустах обитали змеи. Как-то их развелось столько, что стало невозможно подойти к роднику. И тогда соседки пришли к деду Петро. Он молча их выслушал и начал обстоятельно готовиться к карательной экспедиции: надел высокие сапоги-болотоходы, резиновые перчатки и очки-консервы. Притихшим бабам объяснил, что некоторые змеи способны плеваться ядом прямо в глаз человеку. Вооружившись садовым секатором, он двинул к роднику. Мы — за ним. Я видел, как, выстригая по периметру колючий кустарник, дед вступил прямо в змеиное гнездо: гады кишели под его ногами, жаля плотную резину сапог! Однако он запросто брал их руками, щелкал секатором и отбрасывал подальше от воды корчащиеся половинки! В ту пору мы верили, что упавшие в воду половинки змей способны отрастить недостающую часть. Очистив наш водопой, дед Петро заодно «окультурил» и несколько соседних родников.

Неудачная попытка привить любовь к книгам

Старший брат Джакып рос большим интеллектуалом. Каждую неделю он отправлялся в райцентр в библиотеку и возвращался со связкой книг. По вечерам он не дурачился, как все остальные, а пристраивался возле единственной керосиновой лампы. Отец ворчал:

— Лучше бы исправил тройку по математике.

Я поддакивал ему:

— Когда вырасту, буду читать только учебники!

Джакып отрывал от страниц воспаленные глаза и задумчиво смотрел куда-то сквозь меня.

Как-то я пролистал одну из его книг: на прекрасных иллюстрациях — вездеходы, роботы и люди в скафандрах, сражающиеся с чудовищами. До сих пор помню этот альманах «Мир приключений». В «Планете бурь» я мало что понял. Джакып пытался объяснить мне, что такое научная фантастика, но потом махнул рукой, а вскоре начал неназойливо подсовывать книги, соответствующие моему уровню. Однако проснувшийся было интерес к печатной продукции у меня быстро заглох. Потому что фантастика — чепуха! Меня больше занимала военная тематика. Перед сном я мог бесконечно долго пересказывать отцу содержание военных фильмов, главным героем которых выступал сам. Я окончательно решил, что, когда вырасту, буду военным летчиком или киномехаником!

Книги я полюбил позже, где-то в 6–7 классах. И по другой причине.

Чабанская практика

Каждое лето отец отправлял нас в горы помогать старшему брату Орозу пасти колхозных овец. В плане физического и морально-психологического развития горы дали мне много. Мышцы ног становились железными. Объем грудной клетки и содержание гемоглобина крови значительно превышали аналогичные показания городских сверстников. С малолетства приучился не бояться крови, так как приходилось резать овец, снимать шкуры и разделывать туши. Научился владеть огнестрельным оружием и снаряжать патроны.

Однако те, кто считает, что чабаны «на свежем воздухе, употребляя экологически чистые продукты», жили хорошо, глубоко заблуждаются. Чабаны не могли забить по своему усмотрению колхозную скотину и питались часто тухлым и червивым мясом павших от болезней овец. Сахар и мука (а значит, и хлеб) — в ограниченном количестве.

Однажды в глухом ущелье в зарослях рябины я нарезал шесты. Как-то неожиданно наступили сумерки. Внезапно спиной почувствовал чей-то взгляд. Взгляд жестокого, безжалостного существа. От смертельного ужаса у меня на загривке шерсть поднялась дыбом. Дальше все произошло мгновенно, помимо воли: я оскалил зубы, издал звериное рычание и, крепко сжимая в руке нож, развернулся, слегка присел. В нескольких метрах, прямо передо мной в скале чернело огромное отверстие. Видимо, там скрывался какой-то хищник. Не спуская глаз с этого логова, попятился. Добрался, наконец, до своего коня и ускакал прочь. С тех пор я стал лучше понимать суеверия диких горцев и оценил прелести цивилизованного мира.